Министерство общего и среднего профессионального образования
Российской Федерации
Чувашский государственный университет
Имени И.Н. Ульянова

Институт экономики, финансов и права
Юридический факультет
Кафедра государственно-правовых дисциплин

Курсовая работа на тему:
«Общерусский Судебник
1497 г.»

Выполнил студент

группы ЮФ-14-98

Смирнов М.С.

Научный руководитель:

доктор юридических наук,

профессор Тимофеев В.Г.

Чебоксары 1999
План
Введение 3
Исследования Судебника 1497 г.
4
Глава 1. Образование и развитие Российского государства

1.1. Предпосылки образования Русского
централизованного многонационального государства
12
1.2. Общественный строй
14
1.3. Государственный строй
18
1.4. Землевладение
24
Глава 2. Судебник
2.1. Обязательства
26
2.2. Наследственное право
26
2.3. Понятие и виды преступлений
27
2.4. Виды наказаний
34
2.5. Судебные органы 37
2.6. Основные черты судопроизводства
41
Заключение
50
Использованная литература
51

Введение

Моя работа посвящена общерусскому Судебнику 1497 г. Эту тему я выбрал
потому, что Судебник является документом, который знаменует новую эпоху в
истории государства и права России — становление единого Русского
государства.
Развитие феодальных отношений, образование централизованного государства
требовали создания существенно новых законодательных актов. В целях
централизации государства, всё большего подчинения мест власти московского
князя издавались уставные грамоты наместничьего управления,
регламентировавшие деятельность кормленщиков, ограничившие в какой-то мере
их произвол. Наиболее ранними уставными грамотами были Двинская (1397 или
1398) и Белозерская (1488). Памятником финансового права является
Белозёрская таможенная грамота 1497 г., предусматривавшая сбор внутренних
таможенных пошлин путём сдачи их на откуп.
Но самым значительным памятником права был Судебник 1497 г. Главной
целью его было распространение юрисдикции великого князя на всю территорию
Русского централизованного государства. Судебник внёс единообразие в
судебную практику Русского государства. Он имел и другую цель — закрепить
новые общественные порядки, в частности, постепенное выдвижение мелких и
средних феодалов — дворян и детей боярских. В угоду этим социальным группам
он внёс новые ограничения в судебную деятельность кормленщиков, а главное,
положил начало всеобщему закрепощению, введя повсеместно т.н. Юрьев день.
Судебник сформулировал экономические основы жизни России: был определен
статус вотчин и поместий, принципы собственности и власти — не только как
таковые, но и по отдельным группам. Немало места уделено системе уголовных
наказаний за различные преступления. И, наконец, Судебник отрегулировал
организационно-системные отношения судебной власти — раньше самым
распространенным способом судебного разбирательства был поединок, и
вводимые элементы расследования, а также сбора и учета свидетельских
показаний (хотя бы и добытых в пытках) были серьезным нововведением. В
Судебнике формулируется впервые чрезвычайно важное принципиальное
постановление о том, что Судебник является не правом судебных и
административных органов, не их доходной статьёй, а их обязанностью;
решительным образом проводится взгляд о том, что частный интерес должен
уступать уголовному требованию государства, а личный интерес судебного
органа — интересу стороны в процессе. Фиксируются многочисленные
злоупотребления судебных и административных должностных лиц и принимаются
меры к их устранению. В Судебнике проводятся принципы классовой юстиции и в
духе этих принципов усилены наказания для различных групп преступников и
вместе с тем устанавливается новая форма процесса (розыск).
Источниками Судебника явились РП, ПСГ, текущее законодательство
московских князей. Но он не просто обобщил накопившийся правовой материал.
Больше половины статей было написано заново, а старые нормы часто в корне
переработаны. Судебник 1497 г. содержал главным образом нормы уголовного и
уголовно-процессуального права. Его можно считать основным ядром, вокруг
которого стала складываться система московского, а потом и всероссийского
права.
Я считаю, что изучение правовых институтов в курсе истории должно быть
тесно взаимосвязано с изучением общества и государства. Иногда исследование
правовых институтов настоятельно требует изучения и государства. Именно
поэтому я поместил в свою работу пункты о государственном и общественном
устройстве Московского (Российского) государства.

Исследования Судебника 1497 г.

Первое упоминание о Судебнике имеется в «Записках о Московии»
австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна, бывшего послом императора
Максимилиана при дворе Василия III. Опубликованные в 1556 г. в Базеле на
латинском языке, эти записки раскрывали содержание лишь первых статей
Судебника (3-7, 9-16) о порядке решения споров при помощи судебного
поединка и наказаниях за разного рода преступления[1].
Рукопись Судебника 1497 г. была обнаружена в 1817 г. П.М. Строевым и
опубликована им совместно с К.Ф. Калайдовичем в 1819 г. Она остаётся до сих
пор единственным известным списком Судебника и хранится в фонде
Государственного древлехранилища Центрального государственного архива
древних актов в Москве.
В советское время вышло академическое издание Судебника 1497 г.
(подготовка текста к печати и комментарий Л.В. Черепнина). Исследуя
единственный сохранившийся список Судебника 1497 г., он пришёл к выводу,
что текст его был переписан с подлинника или с другого списка не менее чем
тремя сменявшими друг друга писцами. Рукопись Судебника не имеет
постатейной нумерации. Её текст подразделяется с помощью киноварных
заголовков на 36 разделов, внутри которых имеются более мелкие
подразделения — выполненные также киноварью инициалы. Систематизируя эти
подразделения, М.Ф. Владимирский-Буданов при публикации текста в своей
«Хрестоматии», изданной в 1873 г., разделил его на 68 статей. Однако, как
показал Л.В. Черепнин, это деление искусственно. М.Ф. Владимирский-Буданов,
пользовавшийся исключительно публикацией К.Ф. Калайдовича и П.М. Строева, в
которой не всюду учитывалось наличие выполненных киноварью инициалов, не
отразил полностью архитектонику памятника. По мнению Л.В. Черепнина,
памятник следует разбить на 100 статей. Однако ввиду того, что все научные
работы, посвящённые Судебнику 1497 г., основаны на нумерации М.Ф.
Владимирского-Буданова, в академическом издании сохранено общепринятое
деление.
В 1955-56 гг. под редакцией Л.В. Черепнина вышли 3-й и 4-й выпуски
«Памятников русского права», охватывавшие периоды образования и укрепления
Русского централизованного государства. В них опубликованы тексты
Судебников 1497 и 1550 годов (введение и историко-правовой обзор к ним
подготовил А.Г. Поляк).
Судебники эти в дореволюционной литературе не стали объектом
специального монографического исследования. О них, как правило, говорилось
в общем плане в трудах по истории России или отдельным отраслям русского
права.
П.М. Строев и К.Ф. Калайдович связывали появление Судебника 1497 г. с
падением ордынского владычества, когда «с возвращением свободы и
политической самобытности, отечество наше имело надобность в лучшем
образовании внутреннего управления».
Однако свойственное дворянско-буржуазной историографии преувеличение
организующей роли государственной власти и законодательных памятников без
учёта других факторов выдвигало на 1-й план деятельность князя-
законодателя. «Великий князь Иоанн Васильевич, — пишут далее Строев и
Калайдович, — ведал сей недостаток и принял меры оный исправить». Отмечая,
что нормы Судебника 1497 г. «характером своим много разнствуют от
Ярославовых», эти авторы не только не показали, чем данные изменения
вызваны, но, сравнив Судебники 1497 и 1550 годов, пришли к неверному выводу
об отсутствии фактической разницы между ними. Строев и Калайдович расценили
князя Ивана III как «законодателя», а Ивана IV — лишь как «исправителя» его
законов. Вместе с тем ими отмечается большая полнота и определённая система
Судебника 1550 г., имеющего новые, по сравнению с Судебником 1497 г.,
статьи. Однако эти разночтения они объясняют не причинами централизации
государства, а ошибками переписчиков.
Много сделал для введения в научный оборот Судебника 1497 г. М.Ф.
Владимирский-Буданов. Опубликовав его текст с подразделением на статьи, он
отметил наличие в Судебнике определённой системы по сравнению с
предшествующими актами. Предложенное им выделение из состава Судебника 4
частей — постановления о суде центральном, суде местном, материального
права и дополнительных статей — было воспринято всеми последующими
исследователями. Рассматривая Судебник 1497 г. как объединение местных
законов в один общий, Владимирский-Буданов впервые предпринимает попытку
более детального изучения вопроса о его источниках. Формально-юридическое
сравнение, проведённое путём текстологического анализа, приводит его к
выводу, что в качестве «не только основного, но почти единственного
источника» Судебника выступают уставные грамоты, а нормы обычного права
употреблены в незначительной степени. Использована Псковская Судная
грамота, несколько изменённая по сравнению с вечевым законодательством.
Судебник значительно беднее по сравнению с ПСГ как по содержанию, так и по
искусству редакций. Он находит и неизвестные рассмотренным ранее памятникам
статьи, например, запрещение отказывать в правосудии (ст. 2), законы о
взяточничестве и лжесвидетельстве (ст. 67) и некоторые другие, автором
которых он считает самого Ивана III. В обширных комментариях Владимирский-
Буданов проводит сравнительный анализ Судебников 1497 и 1550 годов,
подчёркивая определённую связь между ними.
Возникновение Судебника 1497 г., начиная с издания П.М. Строева и К.Ф.
Калайдовича, связывалось с ликвидацией монголо-татарского ига и
централизацией государства и управления. Однако объяснялось это не
социально-экономической обусловленностью исторического процесса, а
стремлением ставшего единодержавным государя «утвердить внутренне
благоустройство России общими гражданскими законами». При этом организующую
роль государственной власти и законодательных памятников П.М. Строев и К.Ф.
Калайдович сводили к деятельности «мудрого государя», действовавшего в
интересах всего общества как надклассовая сила. «имя доброго гражданина без
всякого инаго титла, — писал Н.М. Карамзин, характеризуя Судебник 1497 г.,
— было правом на государственное уважение»[2]. Замечая, что с данного
Судебника «начался новый порядок в истории законодательства», И.Д. Беляев
характеризует этот новый порядок как попытку установить равный суд для всех
жителей государства, чтобы «никому не было привилегии в суде»[3].
Вопрос об источниках и значении Судебника решался по-разному.
Большинство исследователей не только первой, но и второй половины XIX в.
восприняли выдвинутую М.М. Щербатовым версию о том, что Иван III «повелел»
дьяку Владимиру Гусеву «собрать все прежние грамоты, установления, обряды,
обычаи и по оным повелел всем судиям своим суд и расправу производить»[4].
Тем самым Судебник 1497 г. расценивался как памятник, не имеющий
самостоятельного значения. И.Д. Беляев считал, что он не изменяет
юридических воззрений русского народа, оставляя их такими, какими они были
в РП и других памятниках прежнего времени. Важных новых законов Судебник не
содержит, поэтому одновременно с ним во многих местностях России имела силу
РП и различные уставные грамоты. Некоторые весьма незначительные узаконения
служат только дополнением и дальнейшим развитием начал, изложенных в ранних
памятниках права. Мысль о том, что княжеский Судебник не создавал нового
права, была высказана Н.П. Загоскиным, В.М. Грибовским, М.А. Дьяконовым,
В.Н. Латкиным. Последний называл Судебник 1497 г. первым законодательным
сборником, до известной степени систематизировавшим всё действующее право.
Имея объединительную, централизаторскую задачу, Судебник вобрал в себя
массу законодательных норм, разбросанным по отдельным грамотам и
юридическим актам. При этом Судебник часто видоизменял нормы других
памятников, например ПСГ, зачастую извращая их, что, по мнению В.Н.
Латкина, являлось результатом «низкой степени юридического сознания
московских дьяков». Судебник, считал Латкин, стоит ниже вечевого
законодательства Пскова. Поскольку новых статей (о лихоимстве,
лжесвидетельстве, отказе в правосудии и некоторых других) мало, постольку
«Судебник — свод не новых, а старых узаконений»[5]. Как право, подавившее
законодательство областей и соединившее под своей рукой начала всех прав, в
них существовавших, оценивает «московское право», то есть Судебник, А.А.
Сухов[6]. Интересно подошёл к вопросу об источниках Судебника Д.М. Мейчик.
Считая невероятным, чтобы Москва заимствовала что-либо из вольных городов,
он рассматривал ПСГ только как литературное пособие, справочный материал,
но отнюдь не руководящий источник[7]. Наряду с этим была высказана и другая
точка зрения. Впервые отметив значительное отличие Судебника 1497 г. от РП,
Строев и Калайдович объяснили это не чем иным, как заслугою Ивана III,
проявившего стремление к ограничению судебной власти кормленщиков и
обязательному утверждению князем решений по наиболее важным делам. Это же
повторили С. Смирнов[8] и Н.Л. Дювернуа. По мнению последнего, Судебник был
не столько продуктом развития права, сколько сборником разнообразных указов
и пошлин великого князя. В.И. Сергеевич полагал, что Судебник своим
источником имел как современное право, так и древнее, начиная с РП. В
качестве источника Судебника он называет и Кормчую книгу.
Вопрос о влиянии иноземного права на Судебник также явился предметом
споров в дореволюционной литературе. Ещё Н.М. Карамзин, открывший совместно
с К.Ф. Калайдовичем Синодальный и Рязанский списки Кормчей книги и
использовавший её в своей «Истории…», считал, что до издания Судебника
«гражданским уложением в случаях, не определённым российским правом,
служила у нас Кормчая книга». О значении Кормчей книги как одного из
источников русского права говорил и С.М. Шпилевский. Верный концепции
«всеобщего закрепощения», он рассматривает централизацию Московского
государства как установление крепостного права для всех сословий, чему
содействовало влияние византийских законов и обычаев. Подчёркивая, что
Кормчая книга имела в русской земле значение и силу действующего права не
только в сфере церковных, но и светских судов, Н.П. Загоскин также полагал,
что она должна быть отнесена к числу источников Судебника.
Расценивая Судебник как памятник преимущественно процессуального права,
дореволюционная историография, однако, весьма по-разному оценивает его
значение. Так, А.Ф. Рейц, П.Н. Чеглоков, Н.Л. Дювернуа, В.М. Грибовский,
М.А. Дьяконов, В.Н. Латкин и др., отмечая «бедность и сумбур» содержания
Судебника 1497 г. и факт последующего включения его в Судебник 1550 г., не
придают ему значения самостоятельного правового памятника. Н.Ф.
Рождественский, М.М. Михайлов, П.Н. Мрочек-Дроздовский видят его значение
лишь в том, что это акт, определивший устройство судебной части в Москве и
обусловивший необходимость появления более подробного Судебника 1550 г.
М.Ф. Владимирский-Буданов, Н.П. Загоскин, В.И. Сергеевич расценивают
Судебник 1497 г. как первый, хотя и неудачный опыт кодификации, значительно
улучшенный последующим Судебником.
Считая, что главное внимание законодателя при составлении обоих
Судебников было обращено на устройство судов, Н.В. Калачёв видит в
Судебнике 1497 г. «без сомнения, первый письменный кодекс, обнародованный
для всей России от имени верховной власти, кодекс в высшей степени
примечательный, как памятник, основанный на прочном утверждении
самодержавия в нашем обществе, как краеугольный камень всего последующего
развития письменного законодательства»[9]. Также высоко оценивает этот
Судебник 1497 г. Ф.М. Дмитриев. Он подчёркивает, что составитель Судебника
имел в качестве своей особой задачи отражение общих норм о судоустройстве и
судопроизводстве и подчинении местного суда центральному. Именно это и
составляет «эпоху в истории нашего суда… Сохранив казуистическую форму
закона, вышедшего из сферы московской практики, он вскоре становится
законом для всей России, служа вспомогательным источником права для всякого
областного суда, для всякой уставной грамоты. Это первое общее
законодательство в географическом смысле, но только в географическом. В нём
беспрестанно проглядывает порядок, сложившийся для одного, небольшого удела
и потом применённый к целому государству»[10].
В советской историко-юридической литературе наиболее крупные специальные
исследования Судебника 1497 г. принадлежат С.В. Юшкову и Л.В. Черепнину.
Точки зрения учёных об источниках и значении Судебника в основном
совпадают.
Первым, кто отметил неправомерность нигилистического отношения дворянско-
буржуазной историографии к Судебнику 1497 г., был Юшков. Подчёркивая
значение этого Судебника как первого опыта московской кодификации, он
глубоко исследовал его происхождение, источники, содержание. В отличие от
буржуазных учёных С.В. Юшков связывал рассмотрение этих вопросов с
развитием феодализма и созданием норм единого русского права. Такая
трактовка Судебника была нацелена против имевшегося в буржуазной науке
мнения о том, что вплоть до XVII в. происходило узаконение обычая как
единственно «творческой» сил, исключавшей классовый характер права. С точки
зрения С.В. Юшкова, централизация территориальная предопределила
централизацию законодательную. Однако господствовавшая в 20-е годы
концепция «торгового капитализма» при определении общественно-политического
строя России периода XIV-XVI вв. оказала влияние и на труды, посвящённые
проблемам юридического оформления процесса ликвидации феодальной
раздробленности и образования единого Российского государства. Судебник
1497 г. трактуется С.В. Юшковым как памятник права, регламентировавший
определённые социальные сдвиги на пути замены феодальных общественных
отношений отношениями «торгового капитализма»[11].
Судебнику Ивана III посвящается в работе Л.В. Черепнина о русских
феодальных архивах XIV-XV вв. большая глава, являющаяся фактически
специальным монографическим исследованием этого документа. Солидаризируясь
в основном с С.В. Юшковым по вопросам об источниках Судебника, а также
оценке ряда его статей и значения для процесса централизации Русского
государства, Л.В. Черепнин предложил иное решение проблемы авторства
Судебника 1497 г. Он пришёл к выводу, что составителем Судебника не был и
не мог быть сын боярский Владимир Гусев (этот вывод Л.В. Черепнина был
позднее подтверждён А.Н. Насоновым), и предположил, что активное участие в
создании Судебника принимали бояре — князья И.Ю. и В.И. Патрикеевы, С.И.
Ряполовский, а также великокняжеские дьяки В. Долматов, Ф. Курицын и
др.[12].
Сформулированная Л.В. Черепниным общая характеристика Судебника 1497 г.
как памятника, отражающего внутриклассовую борьбу феодалов, но в то же
время проводившего линию защиты интересов всего класса феодалов,
заинтересованных в удержании в узде эксплуатируемого большинства
непосредственных производителей, отражает классовый смысл Судебника.
А.А. Зимин уделяет специальное внимание «общерусскому судебнику» 1497
г., прослеживая изменения экономической жизни, классовой борьбы,
общественно-политической мысли России на рубеже XV-XVI столетий. Он
подвергает сомнению мнение Л.В. Черепнина о наличии не дошедших до нас
особого Судебника, составленного в первой половине XV в. при Софье
Витовтовне, и особого «сборника» законов по земельным делам (около 1491
г.). Источниками последнего раздела Судебника 1497 г., считает Зимин, были
нормы РП, ПСГ и текущего княжеского законодательства, особенно уставные
(Двинская и Белозерская) грамоты наместничьего управления. То, что нормы
судопроизводства создавались на основе юридической практике, а не
общегосударственных уставов, якобы существовавших до издания Судебника,
«помогает понять, насколько большую работу пришлось провести русским
кодификаторам конца XV в.» Сравнивая кодекс Древней Руси — Пространную
Правду с Судебником 1497 г., основной проблемой которого «была организация
судопроизводства на всей территории государства… и регламентация судебных
пошлин представителем, осуществлявшим суд в центре и на местах», Зимин
вместе с тем признаёт, что Судебник 1497 г., будучи общегосударственным
кодексом, является заметной вехой в истории русского законодательства[13].
Б.Д. Греков, связывая появление Судебника 1497 г. с усилением власти
московского государя и его стремлением к ликвидации сепаратистских
тенденций удельных князей, обращает особое внимание на статьи, отражающие
правовое положение крестьян и холопов. Появление ст. 57 Судебника 1497 г.
«О христианском отказе», так же как изменение по сравнению с РП правового
положения полных и докладных холопов, Б.Д. Греков объясняет тем, что
хозяйство на Руси с конца XV в. превращается из замкнутого, оброчного,
обслуживаемого главным образом трудом челяди, в большую организацию, где
основным производителем стали крестьяне. В соответствии с этим Судебник
ограничивает источники полного холопства за счёт развития кабального, то
есть долгового, и определяют положение всех категорий крестьян в отношении
права их выхода. Последний ограничивается установлением единого срока
выхода и выплатой пожилого.
Выяснение вопроса о пожилом дано в статье А.Л. Шапиро[14]. Пожилое, по
его мнению, «являлось как раз той повинностью, какая соответствовала формам
земельной собственности и внеэкономического принуждения, господствовавшим в
России XV-XVI вв. Землевладелец не являлся тогда собственником крестьян, но
был собственником всех земель, находившихся в их пользовании… Для
феодального хозяйства и права характерна поэтому ответственность
крестьянина перед господином за состояние своего крестьянского хозяйства.
Тут-то и возникали специфически феодальные, юридические основания для
взимания пожилого при запустении двора».
Характеристика законодательства XV-XVI вв. о холопах и крестьянах и, в
частности, Судебников 1497 и 1550 гг. имеются в работах Е.И. Колычевой,
В.М. Панеяха, Ю.Г. Алексеева.
Судебник 1497 г. привлёк внимание иностранных исследователей. В 1956 г.
во Франции и США вышли работы о Судебнике «царя Ивана III». Они основаны на
использовании русской дореволюционной и специальной советской литературы.
Перевод на английский язык и комментирование Судебника 1497 г.
осуществлял Дьюи. Автор освещает вопросы принятия и содержания этого
Судебника, не затрагивая имевшихся в литературе полемических вопросов.
Судебнику 1497 г. посвящена специальная статья М. Шефтеля. Она состоит
из 3 частей — историческое введение, текст Судебника, переведённый Шефтелем
на французский язык, и комментарии к памятнику. Воспринимая установившееся
в советской историографии мнение о том, что Судебник 1497 г., будучи первым
законодательным памятником, был составлен не только для одного великого
княжества Московского, но для всей территории Русского государства, М.
Шефтель оспаривает, однако, предположение Л.В. Черепнина об авторстве
Судебника. Но критические замечания, сделанные Шефтелем, носят
преимущественно формальный характер.
Стоит обратиться к свидетельствам иностранных дипломатов и
путешественников, побывавших в России в XV-XVI вв. и характеризовавших
русское право как самобытное и обладающее определённым единством. Павел
Иовий Новокомский говорил о простоте законов по судебнику 1497 г.; Ричард
Ченслер, находившийся при Московском дворе в 1553-1554 гг., отмечал
преимущество русского законодательства перед английским уже по Судебнику
1550 г. Он особенно одобрял установленное Судебником право каждого
обиженного на непосредственное обращение в суд, в котором «великий князь
постановляет решения по всем вопросам права», а также то, что в отличие от
многочисленных английских статутов русские законы были кодифицированы. Это,
кстати, выгодно отличало русское право XV-XVI вв. от права ряда
западноевропейских стран.
Заслуживает внимания предположение Л.В. Черепнина, что при принятии в
1532 г. в Германии общеимперского закона — «Каролины» — был использован
опыт кодификации русского права, поскольку первым лицом, сообщившим Западу
о существовании Судебника 1497 г., был Сигизмунд Герберштейн.
Кодификационные работы приобрели особый размах вскоре после возвращения его
из Москвы.
Систематизация русского права, начатая с Судебника 1497 г., являлась
итогом всей предыдущей законодательной деятельности Русского государства.
РП к XV в., как и полагало большинство исследователей, утратила своё
значение. Первоначально С.В. Юшков тоже считал, что РП с этого времени
перестала помещаться в различных юридических сборниках, составляемых для
практического применения (например, в Мериле Праведном), а включалась в
летописи в качестве исторического памятника. Однако, завершая в 50-х гг.
многолетние исследование текстов древнерусских юридических источников и
списков РП, он пришёл к выводу, что Сокращённая редакция РП была
переработана с учётом действовавших в XV в. норм обычного права. Изучение
Е.И. Колычевой этой редакции РП подтвердило высказанную С.В. Юшковым мысль
о возможности отнесения её к числу источников, использованных составителями
Судебника. Изучая вопрос об источниках Судебника 1497 г., С.В. Юшков и Л.В.
Черепнин приходят к выводу, что при его составлении были использованы не
только РП, ПСГ и уставные грамоты, но и разного рода жалованные и иные
грамоты. Большое значение имели так называемые уставные грамоты
наместничьего управления. Например, дошедшие до нас Двинская 1397 г. и
Белозерская 1488 г. уставные грамоты, в которых, помимо вопросов местного
управления и суда, содержались и нормы материального, гражданского и
уголовного права. Действовало также местное законодательство, определявшее
корм наместника, судебные и торговые пошлины, уголовные штрафы, отношение
наместника к суду центральному, а также законодательство присоединённых к
Москве княжеств и земель. Так, помимо известных нам Псковской и
Новгородской Судных грамот, В.Н. Татищев упоминает о не дошедших до нас
ростовских и рязанских законах.
К источникам Судебника относятся правые (судебные решения, состоявшие из
протокола судебного разбирательства и решения суда и выдававшиеся обычно по
просьбе стороны, выигравшей дело) и жалованные грамоты, указы и инструкции,
касающиеся суда и управления и издававшиеся как Московским, так и иными
княжествами. Таков, в частности, «Указ наместником о суде городскым»,
изданный в 1483-1484 гг. в связи с массовой конфискацией земель крупных
феодалов, противившихся централизации, и передачей этих земель дворянству.
Указ предусматривал привлечение к участию в суде представителей верхов
местного населения, регламентацию судебных пошлин, установление твёрдых
сроков, которых должны придерживаться кормленщики, призываемые приставом к
ответу. В Судебник также вошли «Указ о езду», содержащий таксу пошлин за
поездку приставов в различные города Московского государства, и «Указ о
недельщиках».
Источниками при составлении Судебника служили грамоты отдельных
княжеств, устанавливавшие сроки отказа крестьян, сроки исковой давности по
земельным спорам и др. По мнению С.В. Юшкова, в Московском великом
княжестве, вероятно, существовал и до Судебника 1497 г. сборник правил о
судопроизводстве, применявшийся в центральных судебных учреждениях и,
весьма возможно, в тех областях, которые не получили уставных грамот. Этот
сборник должен был включать в себя «…по крайней мере, исчисление пошлин и
сборов, следуемых с тяжущихся в пользу судей и в пользу второстепенных
органов, а также сборов, взимавшихся при выдаче различного рода официальных
актов». Исследуя русские феодальные архивы XIV-XV вв., Л.В. Черепнин
уточняет это предположение и приходит к выводу, что около 1491 г. был
составлен «московский сборник», воспринявший некоторые местные, особенно
звенигородские, правовые нормы и являвшийся руководством для разбора в суде
поземельных дел. Ликвидация земельных конфликтов во вновь присоединённых
владениях являлась очередной задачей московского правительства.
Проводя доскональное сопоставление всего предшествовавшего
законодательства с текстом Судебника 1497 г., С.В. Юшков пришёл, однако, к
выводу, что только в 27 статьях Судебника можно найти следы
непосредственного влияния каких-либо известных нам юридических памятников
или норм обычного права (12 статей из уставных грамот, 11 из ПСГ, 2 статьи
из РП (ст. 55 о займах и ст. 66 о холопах) и 2 статьи из норм обычного
права). Но и при заимствовании из старых источников нормы права
перерабатывались применительно к изменениям в социально-экономическом
строе. Усиливая в связи с обострением классовой борьбы репрессии, Судебник
вводит смертную казнь для «лихих» людей, тогда как статьи Белозерской
уставной грамоты, послужившие источником соответствующих статей Судебника,
предоставляли разрешение вопроса о наказании таких людей на усмотрение
суда. Судебник изменяет по сравнению с прежним законодательством порядок
обращения к суду, обязанности судей, вводит новое понятие института
послушества и т.д.
40 статей, то есть около трёх пятых всего состава Судебника не имеют
какой-либо связи с дошедшими до нас памятниками. Они либо извлечены из
несохранившихся законодательных актов Ивана III, либо принадлежат самому
составителю Судебника и представляют таким образом новые нормы, не
известные прежней судебной практике. Именно новизной Судебника объясняется,
по мнению С.В. Юшкова, то обстоятельство, что далеко не все его статьи
осуществлялись на практике. Часть их оставалась программой, пожеланием, для
реализации которой требовалось время[15]. Именно поэтому Судебник 1497 г.
был положен в основу царского Судебника 1550 г., а отдельные его положения
и принципы получили дальнейшее развитие и в последующем законодательстве.
Роль и значение Судебника 1497 г. особенно возрастают в свете исследований
Л.В. Черепнина, И.И. Смирнова и Б.А. Романова.
Заголовок свидетельствует о том, что Судебник был принят в сентябре 1497
г. Иваном III совместно с Боярской Думой. По мнению Л.В. Черепнина, эта
дата — сентябрь 1497 г. — указывает лишь на начало разработки Судебника,
которая завершилась в феврале 1498 г. Такая точка зрения была высказана
раньше П.Н. Мрочек-Дроздовским, именовавшим Судебник Ивана III Судебником
1498 г.
Однако, представляется более вероятным, что закон был принят именно в
сентябре 1497 г. Это подтверждается термином «уложил», содержащимся в
заголовке и означающим «учредил», «узаконил». Спорно также включение Л.В.
Черепниным слов «как судити суд бояром околничим» в качестве заголовка лишь
для первых трёх статей.

Глава 1. Образование и развитие Российского государства
1.1. Предпосылки образования Русского централизованного многонационального
государства.

Когда в 1462 году на престол вступил Иван III, Великое княжество
Московское было сравнительно небольшим государством. Его территория
ограничивалась примерно 430 тысяч кв. километров.
С начала XIV в. дробление русских княжеств прекращается, уступив место
их объединению. Создание Русского централизованного государства было
вызвано в первую очередь усилением экономических связей между русскими
землями, что было следствием общего экономического развития страны.
Отправным пунктом в развитии феодальной экономики послужил прогресс
сельского хозяйства. С/х производство характеризуется в данный период всё
большим распространением пашенной системы, которая становится в центральных
районах страны преобладающим способом обработки земли. Пашенная система
заметно вытесняет подсечную, распространённую преимущественно в северных
лесных местностях, и перелог, господствующий ещё на юге.
Пашенная система требует постоянной обработки земли. Поскольку здесь
крестьянин всегда имеет дело с одним участком, который отдыхает от посевов
лишь через год (двупольная система) или 2 (трёхполье), то возникает
необходимость в удобрении полей. Всё это требует более совершенных орудий
производства. Но подъём сельского хозяйства был обусловлен не только и не
столько развитием орудий производства, сколько систематическим расширением
посевных площадей за счёт освоения новых и ранее заброшенных земель.
Увеличение избыточного продукта в земледелии позволяет развивать
животноводство, а также продавать хлеб на сторону.
Всё большая потребность в с/х орудиях обусловливает необходимость
развития ремесла. В результате процесс отделения ремесла от сельского
хозяйства идёт всё глубже. Количество ремесленников, переставших заниматься
земледелием, возрастает.
Отделение ремесла от сельского хозяйства влечёт за собой необходимость
обмена между крестьянином и ремесленником, т.е. между городом и деревней.
Этот обмен происходит в форме торговли, которая в данный период
соответственно усиливается. На базе такого обмена создаются местные рынки.
Естественное разделение труда между отдельными районами страны,
обусловленное их природными особенностями, образует экономические связи в
масштабе всей Руси. Установлению внутренних экономических связей
способствовало и развитие внешней торговли.
Всё это настоятельно требовало политического объединения русских земель,
т.е. создания централизованного государства. В этом были заинтересованы
широкие круги русского общества и в первую очередь дворянство, купцы и
ремесленники.
Другой предпосылкой объединения русских земель было обострение классовой
борьбы, усиление классового сопротивления крестьянства.
Подъём хозяйства, возможность получать всё больший прибавочный продукт
побуждают феодалов усиливать эксплуатацию крестьян. Притом феодалы
стремятся не только экономически, но и юридически закрепить крестьян за
своими вотчинами и поместьями, закрепостить их. Подобная политика вызывает
естественное сопротивление крестьянства, приобретающее разнообразные формы.
Крестьяне убивают феодалов, захватывают их имущество, поджигают имения.
Такая участь постигает нередко не только светских, но и духовных феодалов —
монастыри. Формой классовой борьбы выступал иногда и разбой, направленный
против господ. Определённые масштабы принимает и бегство крестьян, особенно
на юг, на свободные от помещиков земли.
В таких условиях перед классом феодалов встала задача удержать в узде
крестьянство и довести до конца его закрепощение. Эта задача могла быть
решена только мощным централизованным государством, способным выполнить
главную функцию эксплуататорского государства — подавление сопротивления
эксплуатируемых масс.
Указанные две причины играли ведущую роль в деле объединения Руси. Без
них процесс централизации не мог бы достигнуть сколько-нибудь значительных
успехов. Вместе с тем само по себе экономическое и социальное развитие
страны в XIV-XVI вв. ещё не смогло бы привести к образованию
централизованного государства.
Хотя экономические связи в данный период и достигли существенного
развития, они всё же не были достаточно широки, глубоки и сильны, чтобы
связать воедино всю страну. В этом состоит одно из отличий образования
Русского централизованного государства от аналогичных процессов в Западной
Европе. Там централизованные государства создавались в ходе развития
капиталистических отношений. На Руси же в XIV-XVI вв. ещё не могло быть и
речи о возникновении капитализма, буржуазных отношений.
То же следует сказать и о развитии классовых отношений, классовой
борьбы. Как ни велик был её размах в данный период, всё же эта борьба не
приобрела таких форм, какие она имела уже на Западе или в более позднее
время в России (крестьянские войны по руководством Болотникова, Разина в
XVII в.). Даже для начала XVI в. характерно преимущественно внешне
незаметное, подспудное накопление классовых противоречий.
Фактором, ускорившим централизацию Русского государства, явилась угроза
внешнего нападения, заставлявшая сплачиваться русские земли перед лицом
общего врага. Бесконечные междоусобные войны, набеги крымцев и ордынцев,
вторжения ливонцев тягостно отражались на народах. Нормальные условия
развития хозяйства могли быть обеспечены только в рамках единого
централизованного мощного государства, поэтому в успешном завершении
объединительного процесса были кровно заинтересованы не только
представители господствующего класса, но и широкие массы посадских людей и
крестьян. Характерно, что когда началось образование Русского
централизованного государства, стал возможен разгром монголо-татар на
Куликовом поле. А когда Ивану III удалось собрать почти все русские земли и
повести их против врага, татарское иго было свергнуто окончательно. (Ф.
Энгельс: «…в России покорение удельных князей шло рука об руку с
освобождением от татарского ига, что было окончательно закреплено Иваном
III».)
Среди объединяющих факторов можно также выделить образование новых
городов и укрепление социального слоя дворянства.
Образование Русского централизованного государства завершилось к концу
XV в. К 30-м годам XVI в. территория его выросла более чем в 6 раз, и Русь
стала одним из крупнейших европейских государств. В единое Русское
государство к началу XVI в. были включены в основном земли, населённые
русским народом. Вместе с Новгородской, Нижегородской, Пермской и другими
землями в состав Московского государства вошли и небольшие нерусские
народы, их населявшие: мещера, меря, карелы, саами, ненцы, удмурты, мордва
и др. На севере страны жили коми, ханты и манси и др. Некоторые из них
ассимилировались, растворились в составе великорусской народности, но
большинство сохранило свою самобытность. Единое Русское государство с
самого начала складывалось как многонациональное.

1.2. Общественный строй

Феодалы. Класс феодалов распадался на следующие группы: служилых князей,
бояр, слуг вольных и детей боярских, «слуг под дворским».
Служилые князья составляли верхушку класса феодалов. Это бывшие удельные
князья, которые после присоединения их уделов к Московскому государству
потеряли свою самостоятельность. Однако они сохранили право собственности
на землю. Но поскольку территория уделов была, как правило, велика,
служилые князья являлись наиболее крупными землевладельцами. Служилые
князья занимали руководящие посты и являлись на войну со своей собственной
дружиной. Впоследствии они слились с верхушкой боярства.
Бояре, как и княжата, составили экономически господствующую группировку
внутри класса феодалов, что обеспечивало им и соответствующее политическое
положение. Бояре занимали командные посты в государстве.
Средними и мелкими феодалами были слуги вольные и дети боярские. Те и
другие также несли службу великому князю.
Феодалы обладали правом отъезда, т.е. они вправе были выбирать себе
сюзерена по своему усмотрению. При наличии в XIV-XV вв. различных княжеств
у феодалов были довольно широкие возможности для такого выбора. Отъезжающий
вассал не терял своих вотчин. Поэтому случалось, что земли у боярина были в
одном княжестве, а служил он в другом, иногда враждующем с первым.
Бояре стремились служить наиболее сильному и влиятельному князю,
способному защитить их интересы. В XIV -начале XV в. право отъезда было
выгодно московским князьям, т.к. способствовало собиранию русских земель.
По мере укрепления централизованного государства право отъезда стало
мешать московским великим князьям, ибо этим правом пытались воспользоваться
служилые князья и верхушка боярства с целью воспрепятствовать дальнейшей
централизации и даже добиться прежней самостоятельности. Поэтому московские
великие князья стараются ограничить право отъезда, а затем и вовсе его
отменить. Мерой борьбы с отъезжающими боярами было лишение их вотчин. Позже
на отъезд начинают смотреть уже как на измену.
Низшую группу феодалов составляли «слуги под дворским», которые часто
набирались из княжеских холопов. Со временем некоторые из них занимали
более или менее высокие посты в дворцовом и государственном управлении. При
этом они получали от князя землю и становились настоящими феодалами. «Слуги
под дворским» существовали как при великокняжеском дворе, так и при дворах
удельных князей.
В XV в. в положении феодалов происходят заметные сдвиги, связанные с
усилением процесса централизации Русского государства. Прежде всего
изменились состав и положение боярства. Во второй половине XV в. число бояр
при московском дворе выросло в 4 раза за счёт удельных князей, пришедших на
службу к московскому великому князю вместе со своими боярами. Княжата
оттеснили на второй план старинное московское боярство, хотя московские
бояре стояли наравне или даже выше некоторых младших категорий княжат. В
связи с этим меняется смысл самого термина «боярин». Если раньше он означал
лишь принадлежность к определённой социальной группе — крупным феодалам, то
теперь боярство становится придворным чином, который жаловал великий князь
(введенные бояре). Этот чин присваивался преимущественно служилым князьям.
Вторым придворным чином стал чин окольничего. Его получила основная масса
прежнего боярства. Бояре, не имевшие придворных чинов, слились с детьми
боярскими и слугами вольными.
Изменение природы боярства повлияло на его отношения к великому князю.
Прежнее московское боярство связывало свою судьбу с успехами князя и
поэтому всемерно помогало ему. Теперешние бояре — вчерашние удельные князья
— были настроены весьма оппозиционно. Великие князья начинают искать опору
в новой группе класса феодалов — дворянстве. Дворяне формировались прежде
всего из «дворных» слуг, или «слуг под дворским», при дворе великого князя,
удельных князей и крупных бояр. Кроме того, великие князья, особенно Иван
III, давали землю на правах поместья многим свободным людям и даже холопам
при условии несения военной службы. Дворянство целиком зависело от великого
князя, а потому являлось его верной социальной опорой. За свою службу
дворянство надеялось получить от князя новые земли, крестьян. Рост значения
дворянства шёл одновременно с уменьшением влияния боярства. Последнее со
второй половины XV в. сильно пошатнулось в своих экономических позициях.
Крупным феодалом по-прежнему оставалась церковь. В центральных районах
страны монастырское землевладение расширяется за счёт пожалований местных
князей и бояр, а также в силу завещаний. На северо-востоке монастыри
захватывают неосвоенные, а часто и черносошные земли. Великие князья,
обеспокоенные оскудением боярских родов, принимают даже меры к ограничению
перехода их земель монастырям. Делается и попытка отобрать земли у
монастырей, чтобы раздать их помещикам, но она терпит крах.
Крестьяне. Сельское феодальное население к началу данного периода
именовалось сиротами. В XIV в. этот термин постепенно вытеснялся новым —
крестьяне (от «христиане»), хотя в XV в. употребляется и древний — смерды.
Крестьянство делилось на 2 категории — чернотяглых и владельческих.
Владельческие крестьяне жили на землях, принадлежащих помещикам и
вотчинникам, чернотяглые — на остальных, не отданных какому-нибудь феодалу.
Эта вторая категория земель считалась принадлежащей непосредственно князю.
Следовательно, чернотяглые крестьяне жили в домениальных владениях великих
и удельных князей. XV в. знаменуется прикреплением чернотяглых
(черносошных) крестьян к земле и усиленным закрепощением владельческих.
Прикрепление черносошных крестьян к земле осуществлялось путём договоров
между князьями о непринятии на свои земли чужих тяглых людей. Закрепощением
владельческих являлось прикрепление крестьянина к определённой вотчине или
поместью, т.е. к земле и её владельцу, лишение крестьянина возможности
выбирать себе господина, переходить от одного хозяина к другому.
Установление феодальной зависимости предполагает экономическое
принуждение крестьянина к труду на феодала, захватившего основное средство
производства — землю. С развитием феодализма требуются уже меры
политического, правового принуждения. Феодалы всё более усиливают
эксплуатацию крестьян, но последние, имея юридическую возможность
переходить от одного владельца к другому, осуществляют это право, стараясь
найти место, где жить было бы легче. Обычно такими местами были крупные
вотчины. В силу этого от крестьянских переходов страдали преимущественно
мелкие феодалы. Они-то и стремились к закрепощению крестьян. Организованное
закрепощение началось с того, что великие князья особыми грамотами
закрепляли за отдельными владельцами определённые группы крестьян. Одними
из первых были прикреплены старожильцы.
Старожильцы — это в основном люди, исстари живущие у того или иного
феодала и несшие в его пользу обычные феодальные повинности, а также тягло
государству. Они ещё пользовались правом перехода от одного господина к
другому, всё более ограничивавшимся в XV в.
Старожильцам противопоставлялись новопорядчики (новоприходцы). Феодалы,
заинтересованные в притоке рабочей силы, охотно принимали крестьян в свои
вотчины и поместья. Чаще всего это были крестьяне, бежавшие от других
феодалов. Новопорядчик освобождался от государственного тягла, а иногда и
от феодальных повинностей. Новопорядчики получали иногда от вотчинника или
помещика подмогу или ссуду. Они имели право перейти от одного феодала к
другому, расплатившись со своим господином. Если новопорядчик много лет
проживал на одном месте, он считался старожильцем.
Следующую группу зависимых людей составляли серебряники. Это были люди,
взявшие у феодала «серебро», т.е. деньги в долг, и обязанные отрабатывать
его. Расплачиваться с такими долгами часто было трудно из-за высоких
процентов. Серебряник до уплаты долга не мог уйти от хозяина.
Одной из групп зависимых людей были половники. Они пахали господскую
землю на своих лошадях, отдавая половину урожая хозяину. Это были бедняки,
не имевшие земли.
В конце XV в. появляется ещё одна категория зависимых людей — бобыли.
Бобыли получали у феодалов жилище, иногда и землю (нетяглую, т.е. не
облагаемую налогами). Бобыли имелись не только у светских феодалов, но и у
церкви. Были даже бобыли, живущие на чёрных землях. В этом случае они
зависели не от господина, а от крестьянской общины. Судебник 1497 г.
положил начало всеобщему закрепощению крестьян. Статья 57 установила, что
крестьяне могут уходить от своих господ только в Юрьев день осенний (26
ноября), за неделю до него и неделю после него. Единый срок перехода
отвечал потребностям централизованного государства и был закреплён в ст.
57. Для уходившего крестьянина устанавливалась повинность (пожилое): он
должен был заплатить 1 рубль, если его двор находился «в полех», и полтину
в менее плодородных лесистых местностях («в лесех»). По тем временам это
была значительная сумма. Полная сумма выхода платилась прожившими на земле
не менее 4 лет. Для проживших меньше она снижалась за каждый год на
четверть.
Холопы. Монголо-татарское иго привело к сокращению численного состава
холопов на Руси. Плен как источник холопства потерял значение. Наоборот,
татары уводили громадное число русских в рабство.
Холопы подразделялись на несколько групп. Имелись большие, полные и
докладные холопы. Большие холопы — это верхушка холопства, княжеские и
боярские слуги, иногда занимавшие высокие посты. Так, до XV в. княжеской
казной ведали должностные лица из холопов. В XV в. некоторые холопы
получают за свою службу князю землю. Полные и докладные холопы работали в
хозяйстве феодала в качестве прислуги, ремесленников, землепашцев. Всё
более очевидной становится экономическая невыгодность холопского труда.
Поэтому наблюдается тенденция к относительному сокращению холопства. По ст.
66 Судебника в отличие от РП свободный человек, поступивший в ключники в
городе, уже не считался холопом. Отменялось и превращение феодально
зависимого крестьянина в холопа за бегство от господина.
Вместе с тем широкое распространение получила самопродажа в холопы.
Продавались в холопы обедневшие крестьяне. Цена холопа в XV в. колебалась
от одного до трёх рублей. Количество холопов сокращалось также за счёт
отпуска их на волю. С течением времени это становится вполне обычным
явлением. Чаще всего отпускали холопов по завещанию. Так, великий князь
Василий Дмитриевич дал свободу почти всем своим холопам, оставив
наследницам лишь по пяти холопских семей каждой.
Освобождали своих холопов и монастыри. Холоп, бежавший из татарского
плена, считался свободным (ст. 56).
В данный период развивается процесс постепенного стирания грани между
холопами и крестьянами, начавшийся ещё в Древней Руси. Холопы получают
некоторые имущественные и личные права, а закрепощённые крестьяне всё
больше их теряют. Среди холопов различаются страдники, т.е. холопы,
посаженные на землю.
Наряду с относительным сокращением числа холопов возникает новый разряд
людей, сходных по положению с холопами, — кабальные люди. Кабала возникала
из долговой зависимости. Человек, взявший в долг (обычно 3-5 рублей),
должен был отрабатывать проценты. Чаще всего кабала становилась
пожизненной.
Городское население. Города делились обычно на 2 части: собственно
город, т.е. огороженное стеной место, крепость и окружающий городские стены
торгово-ремесленный посад. Соответственно этому делилось и население. В
крепости — детинце — жили в мирное время преимущественно представители
княжеской власти, гарнизон и слуги местных феодалов. На посаде селились
ремесленники и торговцы. Первая часть городского населения была свободна от
налогов и государственных повинностей, вторая относилась к тяглому
«чёрному» люду.
Промежуточную категорию составляло население слободок и дворов,
принадлежавших отдельным феодалам и расположенных в городской черте. Эти
люди, экономически связанные с посадом, были тем не менее свободны от
городского тягла и несли повинности только в пользу своего господина.
Хозяйственный подъём в XV в., развитие ремесла и торговли укрепляли
экономическое положение городов, а следовательно, поднимали и значение
посадских людей. В городах выделяются наиболее состоятельные круги
купечества — гости, ведущие иноземную торговлю. Появилась особая категория
гостей — сурожане, ведущие торг с Крымом (с Сурожем — Судаком). Несколько
ниже стояли суконники — торговцы сукном.

1.3. Государственный строй

Во второй четверти XIII в. с усилением власти князей междуречья Оки и
Волги, а также с ослаблением городов после монголо-татарского нашествия
вече теряет какую-либо силу. Большое значение при князе приобретает
феодальный совет, состоявший из нескольких (10-15) наиболее знатных бояр. В
первую половину XV в. из среды боярства выделилась особая категория «бояр
введённых» — постоянных советников великого князя и исполнителей его
поручений по всем вопросам государственного управления.
Феодальный совет вместе с князем осуществлял законодательные функции и
верховное управление, был окончательной инстанцией суда.
Большой вес в феодальном совете имели такие должностные лица, как
тысяцкий, окольничий и казначей. Должность тысяцкого в Московском княжестве
превратилась в наследственную; её узурпировали могущественные боярские
фамилии. Известная самостоятельность тысяцкого, ведавшего городским
ополчением, а также судебным и финансовым надзором, превратила его в главу
боярской оппозиции возрастанию власти великого князя. В 1373 г., когда
представился тысяцкий Василий Протасьев, эта должность была упразднена.
Должности окольничего и казначея были тесно связаны с ростом власти и
единодержавия великого князя московского. Окольничий являлся ближайшим
советником и исполнителем поручений великого князя, особенно в области
дворцового управления.
Особое место в государственном управлении Московского княжества занимал
казначей — хранитель великокняжеской казны и архива (духовных, договорных
грамот, ханских ярлыков и др.). По-видимому, ещё до образования
централизованного государства при казначее сложилось первое государственное
учреждение — «Казна» (впоследствии Казённый двор). Уже в 1450 г. впервые
упоминается казённый дьяк, а в 1467 — казённый подьячий — должностные лица,
ведающие несложным делопроизводством этого государственного учреждения.
Являясь главой важнейшего ведомства, сложившегося ранее других, казначей
помимо основных своих функций выполнял и некоторые другие
общегосударственные задачи: ведал ямскими, поместными, холопьими и
посольскими делами; делопроизводство по этим делам велось также на Казённом
дворе.
Московское государство оставалось ещё раннефеодальной монархией. В силу
этого отношения между центром и местами строились первоначально на основе
сюзеренитета-вассалитета. Однако с течением времени положение постепенно
менялось. Московские князья, как и все другие, делили свои земли между
наследниками. Последние получали обычные уделы и были в них формально
самостоятельны. Однако фактически старший сын, приобретший «стол» великого
князя, сохранял положение старшего князя. Со второй половины XIV в.
вводится порядок, по которому старший наследник получал большую долю
наследства, чем остальные. Это давало ему экономическое преимущество. К
тому же он вместе с великокняжеским «столом» обязательно получал и всю
Владимирскую землю.
Постепенно изменилась и юридическая природа отношений между великим и
удельными князьями. Великие князья возглавили целую иерархию феодалов из
удельных князей и бояр, взаимоотношения с которыми определялись
многочисленными договорными и жалованными грамотами, устанавливавшими
различные степени феодальной зависимости для разных субъектов. В договорах
князья признавали великого князя «братом старейшим», обязывались
действовать «заодин» против врагов (татар, немцев) и определяли некоторые
общие порядки внутри княжеств (выдачу беглых холопов, таможенную политику).
Во многих грамотах подчёркивалась территориальная неприкосновенность каждой
из сторон. Жалованные грамоты выдавались великими князьями тем вассалам,
чьи земли входили в состав великого княжества (князьям, боярам,
монастырям), и определяли феодальный иммунитет, т.е. право осуществления
этими феодалами на своих землях некоторых государственных функций (суда или
сбора налогов, иногда и того и другого) без вмешательства великокняжеской
администрации.
Главой Русского государства был великий князь, обладавший широким кругом
прав. Он издавал законы, осуществлял государственное руководство, имел
судебные полномочия.
Уже в XII в. (ещё до вторжения монголов) на Руси стала формироваться
идеология великокняжеской власти, которая могла бы преодолеть распад и
раздробление Руси. В «Слове» Даниила Заточника рисуется образ сильного и
справедливого великого князя. Князь должен иметь близ себя думцев и
опираться на их Совет. Ему нужно большое и сильное войско. Только это может
обеспечить самовластие князя и защитить страну от внешних и внутренних
врагов. Идеологи нарождающегося самодержавия осуждают боярское
самоуправство и засилье, которые порождают неурядицы в державе и ослабляют
её перед грядущим нападением грозного врага. Реальная княжеская власть с
течением времени усиливается и изменяется. Эти изменения шли в 2
направлениях — внутреннем и внешнем. Первоначально свои законодательные,
административные и судебные правомочия великий князь мог осуществлять лишь
в пределах собственного домена. Даже Москва делилась в финансово-
административном и судебном отношениях между князьями-братьями. В XIV-XV
вв. великие князья оставляли её обычно своим наследникам на правах общей
собственности. С падением власти удельных князей великий князь стал
подлинным властелином всей территории государства. Иван III и Василий III
не стеснялись бросать в тюрьму своих ближайших родственников — удельных
князей, пытавшихся противоречить их воле.
Т.о., централизация государства явилась внутренним источником усиления
великокняжеской власти. Внешним источником её усиления было падение власти
Золотой Орды. Вначале московские великие князья были вассалами ордынских
ханов, из рук которых они получали право на великокняжеский стол. (Так, в
1325 г. московский князь Иван Калита получил титул великого князя всея Руси
и ханский ярлык на великое княжение.) С Куликовской битвы эта зависимость
стала только формальной, а после 1480 г. московские князья стали не только
фактически, но и юридически независимыми, суверенными государями. Новому
содержанию великокняжеской власти были приданы и новые формы. Начиная с
Ивана III, московские великие князья именовали себя «государями всея Руси».
Иван III и его преемник пытались присвоить себе и царский титул, признанный
некоторыми европейскими державами.
В целях укрепления международного престижа Иван III женился на
племяннице последнего византийского императора Софье Палеолог —
единственной наследнице уже не существующего константинопольского престола.
Делались попытки идеологического обоснования притязаний Ивана III на
самодержавие. Кроме брачных связей с Софьей Палеолог стараются установить,
конечно мифическое, происхождение русских князей от римских императоров.
Была создана теория божественного происхождения княжеской власти.
Дворянские историки, начиная с Н.М. Карамзина, считали, что московские
великие князья были уже самодержцами. Это верно в том смысле, что Иван III,
завершивший освобождение Руси от татар, «сам держал» свой княжеский стол,
независимо от Орды. Однако говорить о самодержавии в полном смысле слова,
т.е. о неограниченной монархии в XV и даже XVI в., не приходится. Власть
монарха (великого князя московского и царей «всея Руси») была ещё
ограничена другими органами раннефеодального государства, прежде всего
Боярской думой. Она выросла из совета при князе, существовавшего ещё в
Древнерусском государстве. Оформление Думы следует отнести к XV в. Боярская
дума отличалась от прежнего совета большей юридической и организационной
оформленностью. Она была постоянно действующим органом, имела сравнительно
стабильный состав. В неё кроме бояр московского князя входили бывшие
удельные князья и их бояре. С первой половины XVI в. в думе появились и
менее знатные феодалы — окольничьи, а также представители поместного
служилого дворянства — думные дворяне («дети боярские, которые в думе
живут») и верховной служилой бюрократии — думные дьяки; последние вели
делопроизводство Боярской думы (4 человека первоначально).
Князь (царь) разделял власть с крупнейшими феодалами страны, поскольку
функции Боярской думы были неотделимы от его прерогатив, хотя формально это
нигде не было зафиксировано. Великий князь юридически не обязан был
считаться с мнением Думы, но фактически не мог поступать самовольно, ибо
любое его решение не приводилось в жизнь, если не было одобрено боярством.
Через Думу боярство осуществляло политику, угодную и выгодную ему.
Боярская дума разрешала важнейшие государственные дела. Она была
законодательным органом. Ею были утверждены судебники 1497 и 1550 годов.
Статья 98 Судебника 1550 г. считала приговор Боярской думы необходимым
элементом законодательства: указ о кабальном холопстве в апреле 1597 г.
царь «приговорил со всеми бояры», ноябрьский указ того же года о беглых
крестьянах царь «указал и бояре приговорили». Вместе с великим князем, а
затем и с царём Дума утверждала различные «уставы», «уроки», новые налоги и
т.д. Будучи высшим органом управления, Боярская дума осуществляла общее
руководство приказами, надзирала за местным управлением, принимала решения
по вопросам организации армии, земельным делам. Переговоры с иностранными
послами вела специальная ответная комиссия из членов думы. Итог этих
переговоров выносился на рассмотрение великого князя (царя) и думы.
Заседания Боярской думы проводились в Кремле: в Грановитой палате,
иногда в личной половине дворца (Передней, Столовой, Золотой палатах), реже
вне дворца, например, в опричном дворце Ивана IV в Москве или
Александровской слободе.
Укрепляя свою власть, великие князья и цари XVI в. стремились ослабить
значение боярской аристократии. Уже с середины XVI в. из Боярской думы
выделилась т.н. «комната», «ближняя дума» — более узкий состав верных царю
людей, с которыми он решал важнейшие дела.
Значительная роль Боярской думы в системе государственных органов и
господство в ней крупных феодалов являются характерными особенностями
раннефеодальной монархии.
Феодальные съезды имели тот же характер, что и во времена Древней Руси,
но по мере укрепления централизации государства постепенно отмирали.
Продолжая оставаться раннефеодальной монархией, Московское государство
унаследовало от предыдущего периода и органы центрального управления,
построенные по дворцово-вотчинной системе. Однако расширение территории
государства и усложнение его деятельности приходят в столкновение со
старыми органами управления, подготавливают постепенное отмирание дворцово-
вотчинной системы и зарождение нового, приказного управления.
Преобразование старой системы начинается с её усложнения. Она
подразделяется на 2 части. Одну составляет управление дворца, во главе
которой стоит дворецкий (дворский), имеющий в своём распоряжении
многочисленных слуг. Дворецкий ведал и пашенными княжескими крестьянами.
Другую часть образовывали т.н. пути (отдельные отрасли личного хозяйства
великого князя), обеспечивающие специальные службы князя и его окружения.
Пути поручались боярам, которые получили название «бояр путных». В
ведомстве каждого «пути» находились земли, сёла, деревни. Каждому «путному»
боярину были подведомственны низшие должностные лица (ключники,
посельские). Лицо, возглавлявшее «путь», получало право управления и суда
над населением территории, подведомственной данному «пути»; в его пользу
поступала часть доходов от сборов с этого населения. «Пути» как зачатки
отдельных дворцовых ведомств в форме поручений — «кормлений» — появились
довольно рано. Уже в договорной грамоте сыновей Ивана Калиты (50-е годы XIV
в.) упоминались Сокольничий, Конюший и Ловчий «пути». Впоследствии
встречаются Стольничий и Чашничий «пути». «Путные» бояре, возглавлявшие эти
«пути», имели соответствующие названия: сокольник, конюший, ловчий,
стольник, чашник.
Вслед за усложнением системы дворцово-вотчинных органов возрастали их
компетенция и функции. Из органов, обслуживавших в первую очередь князя,
они всё больше превращались в общегосударственные учреждения, выполнявшие
важные задачи по управлению государством. Так, дворецкий с XV в. стал в
известной мере ведать вопросами, связанными с землевладением церковных и
светских феодалов, осуществлять общий контроль над местной администрацией.
Вместе с тем выполнение тех или иных обязанностей в государственном
управлении теряло прежний характер временного княжеского поручения и
превращалось в постоянную службу. Усложнение функций дворцовых органов
потребовало создания большого и разветвлённого аппарата. Чины дворца —
дьяки — специализировались в определённом круге дел. Из состава дворцовой
службы выделялась великокняжеская казна, ставшая самостоятельным
ведомством. Была создана большая дворцовая канцелярия с архивом и иными
подразделениями.
Всё это подготавливало переход к новой, приказной системе управления,
выраставшей из прежней. Такое перерастание началось в конце XV в. Но как
система приказное управление оформилось только во второй половине XVI в.
Тогда же утвердился и сам термин «приказ». Первыми учреждениями приказного
типа были Большой дворец, выросший из ведомства дворецкого, и Казённый
приказ. Конюшенный путь превратился в Конюшенный приказ, теперь не только
обслуживавший личные потребности князя, но и связанный с развитием конного
дворянского ополчения. В начале XVI в. сложился Разряд (Разрядный приказ),
ведавший учётом служилых людей, их чинов и должностей. Перерастание
дворцово-вотчинной системы в приказную явилось одним из показателей
централизации Русского государства, ибо дворцовые органы, ведавшие ранее по
существу лишь княжеским доменом, теперь становились учреждениями,
руководящими всем громадным Русским государством.
Местное управление Владимиро-Суздальского и Московского княжеств
первоначально было несложным. В городах находились наместники, в сельских
местностях («волостях») — волостели. С ростом территории Московского
княжества в XIV — первой половине XV в. административно-территориальное
деление усложнилось. Русское государство подразделялось на уезды — наиболее
крупные административно-территориальные единицы. Уезды делились на станы,
станы — на волости. Впрочем, полного единообразия и чёткости в
административно-территориальном делении ещё не выработалось: иногда станы и
волости были равнозначными территориальными единицами. Наряду с уездами кое-
где сохранялись ещё и земли. Существовали также разряды — военные округа,
губы — судебные округа.
Во главе отдельных административных единиц стояли должностные лица —
представители центра. Уезды возглавлялись наместниками, волости —
волостелями. Эти должностные лица за управление уездом или волостью
«вместо» великого князя (отсюда термин «наместник») жалованья не получали,
а содержались за счёт местного населения — получали от него «корм».
Назначение на «кормление» было средством вознаграждения князей, бояр и
более мелких феодалов за их службу великому князю. Приехавшего на
«кормление» наместника местное население встречало «выезжим кормом». 2-3
раза в год, на Рождество, Пасху и Петров День, население обязано было
поставить наместнику основной «корм» в форме различных продуктов, фуража
для лошадей («конское пятно») и т.д. В пользу наместника поступала
известная часть различных пошлин с торгов и лавок (полавочные, поворотные,
таможенные, судебные, брачные). Значительным источником доходов для
наместников был суд.
Взимаемые с населения «корма» были настолько велики, что ими кормились
не только наместник или волостель с их семьями, но и их многочисленная
челядь. Административному персоналу наместника полагался особый «корм».
Этот персонал состоял из их тиунов, судей, доводчиков (или недельщиков) —
лиц, осуществлявших вызов в суд, — и праветчиков (судебных исполнителей).
Все эти должностные лица были чаще всего дворовыми людьми наместника или
волостеля.
Наместники и волостели имели административно-полицейские, судебные,
военные функции, а также ведали служилыми людьми в городах.
Система «кормлений» первоначально ничем не ограничивалась. Кормленная
грамота, выдаваемая наместнику, была довольно лаконичной и содержала
стереотипную фразу — призыв к населению: «И вы, все люди тое волости, чтите
его (т.е. наместника или волостеля) и слушайте, а он вас ведает и судит и
ходит у вас по всем по тому, как было мреж сего».
Кормленщики были обязаны управлять соответствующими уездами и волостями
собственными силами, т.е. содержать свой аппарат управления (тиунов,
доводчиков и др.) и иметь свои военные отряды для обеспечения внутренней и
внешней функций феодального государства. Присылаемые из центра, они не были
лично заинтересованы в делах управляемых ими уездов или волостей, тем более
что их назначение было обычно сравнительно краткосрочным — на год-два. Все
интересы наместников и волостелей были сосредоточены преимущественно на
личном обогащении за счёт законных и незаконных поборов с местного
населения. Система кормления была не способна в условиях обостряющейся
классовой борьбы обеспечить в должной мере подавление сопротивления
восстающего крестьянства. От этого особенно страдали мелкие вотчинники и
помещики, которые были не в состоянии самостоятельно обезопасить себя от
«лихих» людей. Поднимающееся дворянство было недовольно системой кормления
и по другой причине. Его не устраивало, что доходы от местного управления
шли в карман бояр и кормление обеспечивало боярству большой политический
вес.
Местные органы власти и управления не распространяли свою компетенцию на
территорию княжеских вотчин. Княжата и бояре, как и прежде, сохраняли в
своих вотчинах иммунитетные права. Они были не просто землевладельцами, но
и администраторами и судьями в своих деревнях и сёлах.
С середины XV в. начался процесс постепенного изживания особенностей
государственного строя периода феодальной раздробленности: иммунитетные
права феодальных владетелей стеснялись, функции наместников ограничивались,
а их права и доходы регламентировались.
Городское управление в Московском государстве несколько изменилось по
сравнению с киевскими временами. Города в данный период не имели
самоуправления. В удельных княжествах управление городами осуществлялось
наравне с сельской местностью. С присоединением удельных княжеств к Москве
великие князья, сохраняя все земли уделов за их прежними владельцами,
всегда изымали города из юрисдикции бывших удельных князей, распространяли
на них непосредственно свою власть. Это делалось исходя из значения городов
не только как экономических центров, но и прежде всего по военным
соображениям. Города были крепостями. Обладание ими обеспечивало великим
князьям и удержание бывшего удела в своих руках, и оборону от внешних
врагов. Первоначально великие князья управляли городами так же, как раньше
удельные князья, т.е. не выделяя их из своих прочих земель. Наместники и
волостели, руководя своим уездом или волостью, управляли в той же мере и
городами, находящимися на их территории.
Позже появляются некоторые специальные органы городского управления. Их
возникновение связано с развитием городов, в первую очередь как крепостей.
В середине XV в. появилась должность городчика — своеобразного военного
коменданта города. Он обязан был следить за состоянием городских
укреплений, за выполнением местным населением повинностей, связанных с
обороной. Уже в XV в. городчики использовались и для других великокняжеских
дел, в частности земельных. Должность городчиков замещалась местными
землевладельцами, преимущественно дворянами и детьми боярскими. Городчики,
первоначально бывшие довольно малозначительными фигурами в государственном
управлении, уже к концу XV в. стали играть серьёзную роль. Сначала
временно, а потом постоянно за ними закреплялись широкие полномочия в
земельной, финансовой и других отраслях управления, причём в пределах не
только города, но и прилегающего уезда. В соответствии с расширением
функций изменилось и название этих должностных лиц. Их начинают именовать
городовыми приказчиками. Ведая рядом вопросов военно-хозяйственного и
просто хозяйственного порядка, городовые приказчики подчинялись
великокняжеским казначеям. На один город назначалось иногда 2 и больше
таких приказчиков. В лице городовых приказчиков дворяне и дети боярские
получили свой орган местного управления, а великий князь — надёжных
проводников политики централизации.
В начале периода русская православная церковь представляла собой большую
силу, не только поддерживающую государство, но и соперничающую с ним. В
условиях ордынского ига церковь сумела сохранить свои экономические и
политические позиции. Монголо-татары не собирались обращать Русь в свою
веру. Они предпочли управлять ею через привычное для народа православие.
Очень скоро православные митрополиты договорились с Ордой, получили от
ханов ярлыки, закреплявшие привилегии церкви ничуть не меньшие, чем они
имели от русских князей. Однако по мере подъёма движения за освобождение
русского народа лучшие силы православной церкви становились на путь борьбы
с монголо-татарами. Рядовые монахи и руководители церкви вставали в ряды
бойцов за освобождение России.
Церковь в лице митрополичьего дома, епископских кафедр, крупных
монастырей и городских соборов обладала огромным имуществом, в первую
очередь земельным, выступая в качестве феодала. Вместо десятины, которой
она была наделена ещё при крещении Руси, церковь в Московском государстве
получила иные источники доходов: поступления от определённых статей
княжеских доходов — городских торговых, таможенных, судебных пошлин.
Экономическое и экологическое могущество позволяло церкви чувствовать
себя независимой от государства и даже добиваться приоритета над ним.
Однако к концу периода русским князьям удалось взять верх. В обмен за
сохранение в неприкосновенности её земельных имуществ церковь признала
верховенство светской власти. Противоречивым было и отношение церкви к
централизации Русского государства. Существовали силы, которые
препятствовали этому процессу, но были и горячие сторонники укрепления
единства Руси.
В организационном отношении церковь представляла собой сложную систему.
Во главе её стоял митрополит. В 1448 г. русская церковь самовольно стала
автокефальной, т.е. самостоятельной по отношению к вселенскому патриарху,
сидевшему в Византии. Вся территория подразделялась на возглавляемые
епископами епархии. До XV в. русские митрополиты назначались
константинопольским патриархом. Теперь они стали избираться собором русских
епископов сначала по согласованию со светской властью, а потом и по прямому
указанию московских великих князей.

1.4. Землевладение

Феодальное землевладение на рубеже XV-XVI вв., представленное большим
разнообразием форм, характеризуется серьёзными сдвигами в структуре. На
Руси существовали тогда в основном 4 вида феодального землевладения:
светское, церковно-монастырское, дворцовое (обслужившее нужды Государева
двора) и, наконец, черносошное. Землевладение светских и духовных росло
прежде всего за счёт земель, принадлежавших «чёрным» крестьянам. Захват
крестьянских земель был типичным для того времени. Судьбы крупного
светского землевладения были противоречивы. С одной стороны, происходил
процесс раздробления крупных боярских латифундий, сокращение, а с начала
XVI в. и ликвидация податных привилегий светских феодалов, а с другоё —
рост новых магнатских владений лиц, тесно связанных с великокняжеским
двором. Источником формирования дворцового землевладения было владение
княжеских слуг («служни земли»). С.Б. Веселовский датировал выделение
дворцовых земель из черносошных последней четвертью XV в.
Для светского землевладения характерна была лоскутность владений,
разбросанность по нескольким уездам. Корни этого явления уходили в глубокую
древность и связаны были с происхождением «первовотчин» бояр в центральных
уездах и расширением их земельных богатств по мере объединения земель
Москвой. Рост боярских земель приводил к раздроблению вотчин. Приходилось
изыскивать новые вотчины. Росла мобилизация земельной собственности, а тем
временем значительно повысились цены на землю. Земель же для служилых людей
не хватало.
В годы правления Ивана III (после 1485 г.) особым уложением запрещалось
продавать иногородним вотчины в Твери, Микулине, Торжке, Оболенске, Рязани
и на Белоозере. Возможно, аналогичные мероприятия коснулись и владений
суздальских, ярославских и стародубских княжат. Это уложение, имевшее целью
поставить предел процессу дробления княжеского землевладения, вряд ли было
осуществлено. Во всяком случае его пришлось подтверждать Василию III и
Ивану IV Грозному.
Наряду с вотчинным землевладением было распространено и землевладение
подведомственных князьям всевозможных военных и административных слуг «под
дворским». Оно было целиком обусловлено службой и носило условный характер.
Слуги «под дворским» (посельские, дьяки, ключники) набирались как из
свободных, так иногда и из холопов, приобретавших свободу.
Представление о «безусловном» характере землевладения вотчинников
ошибочно. Вотчинники обязаны были службой феодалу. Условное землевладение
слуг (свободных и несвободных) и условное вотчинное землевладение стали
истоками формирования поместной системы в конце XV в. Ранняя история
поместья остаётся недостаточно изученной. Не ясно, например, было ли
первоначально поместье пожизненным владением или безусловным. А.Я. Дегтярёв
показал, что на раннем этапе основная масса поместий переходила от отца к
сыну. Ю.Г. Алексеев и А.И. Копанев считают, что на раннем этапе развития
поместной системы элементы условности владения поместьем сказывались
сильнее, чем на последующих (в частности, отсутствовало право завещания
поместных земель). В дальнейшем же происходило сближение поместья с
вотчиной, которое привело к их окончательному слиянию. Эти тезисы
представляются нам недоказанными. Поместье и вотчина, происходя из одного
корня, на определённом этапе разошлись. К сожалению, определить условия
поместной службы и поместного владения на рубеже XV-XVI вв. пока крайне
трудно. В ходе осуществления поместной реформы в Новгороде землю получило
примерно 2,5 тысячи помещиков. В результате значительно упрочились
владельческие позиции рядового дворянства, что содействовало повышению
боеспособности войска.
Ликвидация самостоятельности Великого Новгорода привела к конфискации
земель у новгородских бояр. Часть бояр была переселена в центральные районы
страны и слились с массой детей боярских (например, Лашинские в Рязани).
Некоторые из новгородских бояр (например, Амосовы), став владельцами земель
на Двине, в дальнейшем трансформировались в черносошных крестьян.
Развитие земельных отношений характеризовалось полным или почти полным
исчезновением самостоятельной общинной собственности на землю. Земли общин
переходили в руки вотчинников и помещиков, включались в состав княжеского
домена. В то же время всё более чётко оформлялось вотчинное и поместное
землевладение. Вотчина отличалась тем, что собственник обладал почти
неограниченным правом на неё. Он мог не только владеть и пользоваться своей
землёй, но и распоряжаться ею: продавать, дарить, передавать по наследству.
В то же время вотчина — феодальное землевладение, поэтому — условное.
Например, князь мог отобрать вотчину у отъехавшего вассала.
Ещё более условная форма землевладения — поместье. Оно давалось сеньором
своим вассалам только на время службы как вознаграждение за неё. Поэтому
распоряжаться землёй помещик не мог.
Великокняжеский домен разделялся на чернотяглые и дворцовые. Они
различались лишь по форме эксплуатации населявших эти земли крестьян и по
организации управления ими. Дворцовые крестьяне несли барщину или
натуральный оброк и управлялись представителями дворцовой власти.
Чернотяглые платили денежную ренту и подчинялись общегосударственным
чиновникам. Земли домена постепенно раздавались великими князьями в вотчины
и поместья.

Глава 2. Судебник
2.1. Обязательства

Обязательствам из договоров Судебник 1497 г. уделял меньше внимания, чем
РП. О займе говорила лишь ст. 55, предусматривавшая, подобно РП,
ответственность за несостоятельность должника. Эта статья вводила новые
термины: полетная грамота — об уплате долга в рассрочку; истина — стоимость
товара или сумма денег, взыскиваемая истцом с несостоятельного должника.
Имелись упоминания о договорах купли-продажи (ст. 46 «О торговцех» и ст.
47) и личного найма. Судебник вслед за ПСГ предусматривал, что наймит, не
дослуживший своего срока или не выполнивший обусловленное задание, лишался
оплаты (ст. 54).
Судебник 1497 г. более чётко, чем РП, выделял обязательства из
причинения вреда, правда, лишь в одном случае: ст. 61 предусматривала
имущественную ответственность за потраву. Как своеобразные обязательства из
причинения вреда рассматривает Судебник некоторые правонарушения, связанные
с судебной деятельностью. Судья, вынесший неправосудное решение, обязан
возместить сторонам происшедшие от того убытки. Такая же мера применялась к
лжесвидетелям. Закон прямо указывает, что наказанию судья (точнее, боярин и
дьяк) за свой проступок не подлежит (ст. 19): «…а боярину и диаку в том
пени нет…».

2.2. Наследственное право

Мало изменилось и наследственное право. Судебник, однако, устанавливал
общую и чёткую норму о наследовании (ст. 60). При отсутствии завещания
(духовной грамоты) вступало в действие наследование по закону. Наследство
получал сын, при отсутствии сыновей — дочери. Дочь получала не только
движимое имущество («статок»), но и земли. За неимением дочерей наследство
переходило ближайшему из родственников.

2.3. Понятие и виды преступлений

Если гражданские правоотношения развивались сравнительно медленно, то
уголовное право в данный период претерпело существенные изменения, отражая
обострение противоречий феодального общества и усиление классовой борьбы.
Преступление понимается Судебником не как «обида», то есть нанесение
материального, физического или морального вреда, а как «лихое дело», то
есть совершение такого деяния, которое нарушает интересы господствующего
класса и государства.
При этом Судебник даёт лишь примерное перечисление деяний, относимых к
категории лихих дел, оставляя за господствующим классом право подводить под
это понятие любое деяние, нарушающее интересы господствующего класса или
посягающее на установленный в государстве порядок. Перечисляя такие виды
преступлений, как татьба, разбой, душегубство, ябедничество, Судебник в
статье 8 вводит новое понятие: «…иное какое лихое дело…».
Развитие феодализма нашло своё отражение в некотором изменении взгляда
на субъект преступления. По Судебнику ответственности подлежали все лица,
совершившие преступления, в том числе и холопы.
По «Русской Правде» холопы отвечали за совершённые ими преступления и
проступки перед своим господином. Убийство господином своего холопа не
считалось преступлением, а убийство чужого раба рассматривалось как
нанесение материального ущерба его владельцу и влекло обязанность
возместить нанесённый ущерб и уплатить штраф за самовольное истребление
частной собственности.
В связи с развитием феодализма и превращением холопов в крепостных
Судебник признаёт холопов субъектами преступления, распространяя на них
уголовную ответственность за совершённые преступления.
Судебник ничего не говорит о моментах, исключающих вменение, то есть об
условиях, освобождающих лицо от ответственности за совершённое преступление
в силу малолетства или преклонного возраста, тяжёлой болезни, увечья и т.д.
В случаях, когда человек не мог сам вести дело, ему предоставлялось
право нанять наймита, то есть человека ведущего процесс за него. «А на ком
чего взыщет жонка, или детина мал, или кто стар, или немощен, или чем
увечен, или поп, или чернец, или черница, или кто от тех в послушестве
будет кому, ино наймита наняти волно (ст. 52).
В Судебнике не указывается, освобождается ли от наказания собственник,
убивший вора в своём дворе, учитывается ли при определении вины состояние
опьянения преступника, различается ли преступление по стадиям совершения —
приготовление, покушение, неоконченное преступление, оконченное
преступление.
По сведениям Герберштейна — австрийского дипломата, бывшего послом при
дворе Ивана III и оставившего записки о нравах и обычаях Московского
государства того периода, — собственник имущества, поймавший вора на месте
преступления, мог «безнаказанно убить его, однако под тем условием, что он
принесёт убитаго во дворец князя и расскажет, как было дело»[16].
Обострение классовых противоречий, борьба за централизацию государства и
установление единодержавной великокняжеской власти обуславливали усиление
ответственности за посягательства на государственный строй и особу
государя. И хотя статьи Судебника не устанавливали ответственности за
неоконченное преступление или покушение, в действительности лица,
покушавшиеся на государственный строй или особу царя, подлежали такой же
ответственности, как и за совершённое преступление. Можно предположить, что
в этих случаях наказывали даже за голый умысел.
Так, в 1456 г. за прежние деяния и подозрения в умыслах «крамолы» был
«поиман» на Москве и сослан в Углич Серпуховской князь Василий Ярославич.
Попытка серпуховских детей боярских и дворян освободить князя из
заточения, когда «обличися мысль их», была подавлена с неслыханной для того
времени жестокостью. Жестокой казни подверглись участвовавшие в заговоре
против правительства Ивана III Владимир Гусев и др.
«И сведав то и обыскав князь великий Иван Васильевич злую их мысль, и
велел изменников казнити»[17].
Судебник 1497 г. ярко проводит основной принцип феодального права —
права-привилегии. Одно и то же преступление влекло за собой различную
степень ответственности в зависимости от того, кем и по отношению к кому
оно было совершено.
В соответствии с этим в статьях Судебника подчёркивается социальная
принадлежность виновного или пострадавшего: «А взыщет боярин на
боярине…»(ст. 63), «А взыщет черной на черном…»(ст. 63), «А кто сореть
межу или грани ссечёт из великого князя земли боярина и монастыря… ино
того бити кнутием, да истцу взяти на нём рубль»(ст. 62), «А христиане
промежу себя… кто у кого межу переорет или перекосит… ино волостелем
или поселскому имати на том за боран по два алтына и за рану присудят,
посмотря по человеку и по ране и по рассуждению»(ст. 62).
Судебник вводит понятие «добрых» и «лихих» людей.
К людям добрым Судебник относит наиболее зажиточных, благонамеренных
представителей господствующего класса или чёрного крестьянства,
зарекомендовавших себя рачительными хозяевами или особо ревностно
проявлявших себя на службе. Им предоставлялось право «облиховать», то есть
признать «ведомым лихим человеком» любого. Доказывать виновность
оговорённого не требовалось.
Человек, признанный добрыми людьми «ведомым лихим человеком», подлежал
при обвинении его в совершении «лихого дела» смертной казни, а в остальных
случаях был обязан удовлетворить требования истца вне зависимости от того,
совершил он преступление или нет.
В отличие от РП Судебник выделяет уже преступления против государства и
его оплота — церкви, а также преступления, совершаемые феодально-зависимым
населением против своих господ.
Особенностью Судебника является не только включение новых, не известных
РП видов преступлений, но и то, что он главное внимание сосредотачивает на
наиболее существенных, особо опасных для феодального государства
преступлениях — душегубстве, разбое, татьбе, поджогах, злостной клевете и
др., меньше уделяя внимания незначительным проступкам против личности,
главным образом, против телесной неприкосновенности (раны, наносимые
оружием, удары рукой, палкой, острой или тыльной стороной меча и другими
предметами, повреждение руки, ноги, глаза, зуба, усов и т.д.).
Судебник 1497 г. устанавливал следующие виды преступлений:

1. Политические преступления
К их числу Судебник относил «крамолу». Под крамолой понималась измена,
заговор, призыв к восстанию или поднятие восстания и другие действия,
совершаемые преимущественно представителями господствующего класса и
направленные против правительства. Именно как крамолу стали рассматривать
великие князья отъезд бояр к другому князю. Тверской летописец, например,
называет крамольниками князей и бояр, отъехавших в 1485 г. из Твери к
московскому великому князю.
Период XV в. помимо отъездов, практиковавшихся удельными князьями,
изобиловал восстаниями и заговорами против власти и жизни самого великого
князя.
Всё княжение Василия II Тёмного (1425-1462) сопровождалось
непрекращающейся борьбой с удельными князьями. Они трижды пытались занять
великокняжеский престол. В 1435 г. Василию II пришлось подавлять восстания
в Галицком уделе, а также на Устюге. В 1456 г. Василий II требовал от
новгородцев выдачи ему «его лиходеев, изменников», скрывавшихся за границей
его княжества. В 1497 г. был раскрыт заговор Владимира Гусева и его
сообщников против правительства Ивана III.
В своей борьбе против великого князя крупные феодалы искали поддержки за
пределами Русского государства — в Литве, Польше, Золотой Орде. В конце
1470 — начале 1471 гг. боярская верхушка Новгорода заключила договор с
великим князем Литовским и королём Польским Казимиром 4, по которому
Новгород получал военную помощь для борьбы с великим князем Русским, а за
это выплачивал королю подать, т.н. «Чёрный бор», и становился его вассалом.
Подобное же соглашение в 1483 г. заключил Тверской великий князь Михаил
Борисович. В 1491 г. брат Ивана III, «…чиня измену великому князю,
преступая крестное целование»[18], уклонился от похода на татар, возглавил
заговор против великого князя, заключив сношения с Казимиром и ханом
Ахматом.
Помимо внутриклассовой борьбы с противниками централизации, XV в.
характерен нарастанием классовой борьбы в городе и деревне, выливавшейся в
стихийные выступления крестьян и городского населения, жестоко подавляемые
правительством. Борьба крестьян против феодалов, захватывавших
крестьянские, общинные земли, выражалась часто в истреблении собственности
феодалов: порубке лесов, уничтожении посевов, поджогах строений, а часто и
в убийстве самого феодала.
Статья 9, говоря о крамоле, выделяет таких преступников, как «подымщик»
и «зажигалник». Подымщик досоветской историографией трактовался
преимущественно как поджигатель дома, двора, жилого помещения (дыма), в
отличие от поджигателя города, укреплений — зажигалника. Отмечая, что
данная трактовка не объясняет, почему понадобилось такое подразделение,
если оба вида поджога относятся к числу наиболее опасных преступлений и
влекут высшую меру наказания, Л.В. Черепнин заменяет термин «подымщик»
другим, содержащимся в ст. 61 Судебника 1550 г. термином — подмётчик. В
исторической и историко-юридической литературе под подметчиками принято
понимать лиц, подбрасывающих в чужой дом имущество с целью обвинить
человека в краже или подкладывающих во двор труп с целью обвинить жителей
этого двора в убийстве и завладеть их имуществом, а под зажигалниками —
поджигателей чужого двора.
В работе «Русские феодальные архивы 14-15 вв.» и в сборнике «Судебники
15-16 вв.» Л.В. Черепнин высказал предположение о том, что в данной статье,
где речь идёт о политических преступлениях, «подмет» означает шпионаж,
разглашение секретных сведений («подметное письмо»), а зажигальником
является лицо, совершающее не простой поджог, а поджог города с целью
передачи его врагу[19].
Впервые на неточность такой трактовки обратил внимание О.И. Чистяков. Он
отметил не только неправомерность произведённой замены и отождествления
термина «подымщик» с термином «подмётчик», но и не согласился с тем, что
подмёт означает шпионаж. Подмёт, по его мнению, это подбрасывание кому-либо
не только похищенного имущества с целью обвинения его в разбое или татьбе,
но и подмётных писем. Аналогичную трактовку давал В.Н. Татищев: «Пометчик
двояков: 1) который поличное кому подкинет, хотя оного невинно
ополичить…; 2) пасквилянт, который поносительные или возмутительные
письма, сочиня, подкладывает…». Подмётное письмо, по мнению Чистякова, не
шпионаж, а скорее какая-то прокламация, которую подбрасывают для
возбуждения народа против власти или её представителей, поэтому подымщика
можно рассматривать как человека, поднимающего бунт, возмущение. Это
предположение находит подтверждение в раскрытии значения слова «подымщик».
По Далю, оно отождествляется не с «дымом», а с характеристикой человека —
подъименный, подъименщик, принявший чужое имя, живущий не под своим, а под
именем другого.
Упоминание в статье 9, перечисляющей особо опасные виды преступлений,
такого «лиходея», как «зажигалник», достаточно ясно свидетельствует о том,
что деяние, совершённое им, должно отличаться от «пожега», о котором
говорит статья 7. Согласно ей, ответственность за «пожог» решается полем,
т.е. простым состязанием сторон, и смертной казни за совершение его не
предусматривается.
Т.о., к политическим преступлениям по Судебнику 1497 г. можно отнести
«крамолу», т.е. заговор против государственной власти, поджог города или
крепости с целью передачи её неприятелю, «подмет», т.е. шпионаж,
разглашение секретных сведений, призыв к заговорам и измене путём
распространения «возмутительных» и «поносных» писем.
Усиление закрепощения вызвало обострение борьбы феодально-зависимого и
закрепощаемого населения. Выступления против господствующего класса приняли
массовый характер. В связи с этим наряду с определёнными деяниями,
признаваемыми преступными, Судебник 1497 г. вводит понятие «лихого дела» и
«ведомых лихих людей». «Лихим» человеком мог быть признан любой человек,
хотя бы и не совершивший никакого конкретного деяния — измены, поджога,
подмёта, но сочувствующий, поддерживающий требования народа и в силу этого
являющийся человеком, опасным для господствующего класса.
Право господствующего класса расправляться с опасными для него
представителями феодально-зависимого населения закреплялось статьёй 9
Судебника, перечислявшей ответственность за особо опасные преступления.

2. Имущественные преступления
Собственность феодала на средства производства и неполная собственность на
работника производства является основой производственных отношений при
феодальном строе. Защищая интересы господствующего класса, Судебник
устанавливал ответственность за нарушение права феодальной собственности.
Судебник предусматривал следующие виды преступлений против имущественных
прав: 1) разбой, 2) похищение чужого имущества (татьба), 3) истребление или
повреждение чужого имущества, 4) противозаконное пользование чужим
имуществом.
а) разбой
Судебник не устанавливал различия между грабежом и разбоем. В XV в. под
разбоем понималось открытое нападение, производимое обычно шайкой, но не
обязательно сопровождавшееся убийством. Ответственность за разбой была
различной в зависимости от того, совершался ли он «ведомым лихим человеком»
или нет. Совершение разбоя «ведомым лихим человеком» каралось смертной
казнью (ст. 8). Если обвиняемый в разбое не был «ведомым лихим человеком»,
он должен был возместить пострадавшему нанесённый ущерб («исцево
доправити») и наказывался «продажей» (ст. 38), что означало в данном случае
денежный штраф.
б) похищение чужого имущества
Похищение чужого имущества, именуемое в Судебнике «татбой», будучи
общеуголовным преступлением, являлось также своеобразной формой выражения
протеста эксплуатируемых масс против социального гнёта. По Судебнику
татьба, то есть кража, подразделялась на простую и квалифицированную. К
квалифицированным видам кражи относилась кража церковная, головная (ст. 9),
повторная кража (ст. 11 и 13), а также первая кража с поличным, совершённая
«ведомым лихим человеком» (ст. 13).
Церковная татьба, упоминаемая в ст. 9, перечисляющей особо опасные
преступления, означает, по мнению большинства исследователей Судебника, не
только кражу церковного имущества. Под церковным татем понимается лицо,
совершившее святотатство, т.е. деяние, так или иначе нарушающее права и
интересы церкви, являющейся оплотом феодального государства[20].
По установившемуся в историко-юридической литературе мнению, головная
татьба означает воровство, кражу людей (холопов и крепостных). Л.В.
Черепнин в вышеупомянутых работах даёт иное толкование. Он считает, что
«укрывательство людей» влекло за собой не смертную казнь для виновных, а
превращение их самих в холопов в случае невозможности возвратить похищенных
людей. Поэтому под головной татьбой следует рассматривать не воровство
людей, а воровство вообще, но сопровождающееся убийством.
Такая точка зрения представляется более убедительной. Головная татьба
так же, как татьба церковная, стоит в числе особо опасных преступлений,
предусматриваемых ст. 9, особо защищающей интересы и права государства и
господствующего класса от посягательств со стороны эксплуатируемых.
Эксплуатируемое население (крепостные, холопы), естественно, не имели
возможности и средств «воровать» чужих людей (также крепостных и холопов),
укрывать их или переправлять за рубеж.
Вместе с тем трудно предположить, чтобы законодательство было так сурово
в отношении самого класса феодалов, тем более, что период 14-15 вв. не был
ещё периодом всеобщего и полного закрепощения, и случаи переманивания и
увода феодально-зависимого населения одним владельцем от другого были
довольно часты.
Исходя из всего этого, нет оснований полагать, что под головной татьбой
Судебник понимал воровство людей.
Защита феодальной собственности и личности феодала красной нитью
проходит через Судебник 1497 г. Усиливающаяся классовая борьба не могла не
вызвать увеличения посягательств на собственность феодала, зачастую
сопровождавшихся убийством собственника. Это также могло быть средством
расправы с тем или иным представителем господствующего класса, но
совершаемой не группой лиц, а в одиночку. Поэтому установление Судебником
наказания за такое квалифицированное преступление, как кража,
сопровождающаяся убийством, было вполне закономерным явлением. Совершение
этого преступления влекло за собой смертную казнь.
Этим же объясняется и отнесение Судебником к квалифицированным видам
преступлений кражи, совершённой вторично, и кражи, хотя и совершённой
впервые, но когда человек уличён, пойман с поличным и признан по оговору
«ведомым лихим человеком».
Все виды квалифицированных краж карались смертной казнью (ст. 9, 11,
13).
Простой татьбой считалась кража, совершённая впервые, кроме церковной,
головной татьбы (ст. 10) и татьбы с поличным (ст. 13), а также обвинение в
краже со стороны добрых людей при отсутствии доказательств о совершении
оговорённым краж до этого оговора (ст. 12).
Татьба, совершённая впервые, наказывалась «торговой казнью», т.е. битьём
кнутом, возмещением убытков истцу, а также взысканием «продажи» в
соответствии с решением суда. При невозможности возместить убытки из-за
отсутствия имущества виновный выдавался истцу «головою на продажу», т.е. в
холопство (ст. 10).
Оговор в краже со стороны добрых людей влёк за собой для оговорённого
обязанность уплатить «исцеву гыбель без суда», т.е. сумму предъявляемого
истцом иска (ст. 12).

в) Истребление или повреждение чужого имущества
К этому виду преступлений Судебник относил «пожог» — простой поджог
двора или другого имущества. Виновность обвиняемого доказывалась полем,
т.е. состязанием сторон. Ответственность заключалась в необходимости
возмещения убытков пострадавшему и выплаты «продажи».
Большое внимание Судебник уделяет охране прав собственности
землевладельцев на землю.
Он устанавливает ответственность за повреждение изгородей и учинение
потрав, повреждение или уничтожение межевых знаков и запашку чужой земли.
Неустановление или повреждение изгородей и учинение потрав, повреждение
или уничтожение межевых знаков и запашку чужой земли.
Неустановление или повреждение изгородей и учинение в результате этой
потравы влекло за собой обязанность возместить нанесённый ущерб. Что
касается повреждения межевых знаков и запашки чужих земель, то наказание за
это носило ярко выраженный классовый характер.
За повреждение межевых знаков или перепашку межи «великого князя земли
боярина и манастыря…» виновного предписывалось «бити кнутием, да исцу
взяти на нём рубль».
То же самое преступление, но совершаемое крестьянами «промежу себя»,
влекло за собой денежный штраф в 2 алтына и возмещение убытков
пострадавшему, размер которых устанавливался управляющим дворцовым селом,
«…посмотря по человеку и по ране и по рассуждению» (ст. 62).
Нет сомнения, что к числу этого вида преступлений в действительности
относилось значительно большее количество деяний — уничтожение или
повреждение пчелиных ульев, орудий ловли бобров, повреждение или злостное
истребление скота и имущества — наказания за которые устанавливались ещё в
статьях Русской Правды. Надо полагать, что эти статьи продолжали
действовать и во времена Судебника.
г) Противозаконное пользование чужим имуществом
Значительное количество преступлений этого вида — самовольная езда на
чужом коне, укрывательство беглых холопов, присвоение найденного предмета и
др., предусматривалось ещё «Русской Правдой» и, вероятно, ею же
регулировалось и во времена Судебника.
В самом Судебнике говорится лишь о злостной невыплате долга.
Споры, возникавшие из обязательств по договорам, разрешались «полем»,
т.е. состязанием сторон, и влекли для виновного обязанность уплаты
требуемого истцом и судебных расходов (ст. 6).
При этом Судебник устанавливал различную ответственность в зависимости
от наличия или отсутствия злой воли виновного.
Неуплата долга вследствие происшедшего с виновным несчастного случая —
«…утеряется товар бесхитростно, истонет, или згорить, или рать
возметь…» — влекла за собой обязанность возвратить взятую сумму «без
росту», т.е. без процентов (ст. 55). Если же невозвращение долга или потеря
чужого имущества произошли по вине ответчика — «А кто у кого взявши что в
торговлю, да шед пропиет или иным каким безумием погубит товар свой без
напраздньства…» — то он выдавался истцу «головою на продажю» (ст. 55).
Выдача головой на продажу, по установившемуся мнению, означала отдачу
виновного истцу в холопство[21].

3. Преступления против личности
Судебник знает следующие преступления против личности: убийство
(душегубство), ябедничество (злостная клевета) и преступления против чести.
К этим преступлениям можно также отнести «бой» (побои; дело о побоях
решалось полем — ст. 6).
Наиболее серьёзным преступлением против личности было убийство. Судебник
различает убийство квалифицированное и простое. Квалифицированным
убийством, влекущим за собой смертную казнь, было убийство крестьянином
своего владельца.
«А государскому убойце… живота не дати, казнити его смертною казнию»,
— гласит ст. 9 Судебника, перечисляющая ряд особо опасных преступлений.
Введение специального понятия — «государский убойца» и установление
высшей меры наказания для лиц, совершивших это деяние, обусловливалось
учащением случаев выступления крестьян против своих господ и необходимостью
защиты жизни представителей господствующего класса.
Простое убийство влекло за собой обязанность для виновного уплатить
«продажу», то есть штраф, и понести наказание, назначаемое по усмотрению
судьи. Однако если совершивший убийство был «ведомым лихим человеком», то
он так же, как и «государский убойца», подлежал смертной казни (статьи 7 и
8).
Ябедничество означало злостную клевету, имевшую своей целью обвинить в
преступлении невиновного с тем, чтобы воспользоваться его имуществом. Это
деяние, совершённое «ведомым лихим человеком», относилось уже к категории
«лихих» дел, перечисленных ст. 8 и ст. 39 Судебника, и каралось смертной
казнью.
Преступления против чести включали в себя оскорбление действием и
оскорбление словом. В отличие от РП, которая знала лишь оскорбление
действием, Судебник 1497 г. устанавливает ответственность за оба вида этих
преступлений. Споры по искам об оскорблении действием или словом решались
«полем» и влекли для виновного обязанность уплаты «продажи» и требуемого
истцом вознаграждения.
В случаях примирения сторон до поля ответчик освобождался от уплаты
«продажи» и стороны должны были возместить расходы, произведённые судом в
связи с данным делом — езд или хоженое (ст. 53).

4. Преступления против суда
Имея свой целью обеспечить необходимое для господствующего класса
усиление роли суда, Судебник предусматривал ответственность должностных лиц
за нарушение устанавливаемого Судебником порядка судопроизводства.
Согласно ст. 19 — «О неправом суде», рассмотрение дела с нарушением
установленных правил судебного разбирательства влекло за собой
недействительность судебного решения по данному делу. Судья, виновный в
разборе дела «не по суду», обязан был возместить сторонам понесённые ими
расходы. Однако, кроме возмещения «взятого» у сторон, судья не подвергался
какому-либо иному наказанию (ст. 19).
Судебник устанавливал, «чтобы ищея и ответчик судиам и приставом посулу
не сулити в суду…», то есть запрещал давать судье взятки, а также вводил
ответственность за лжесвидетельство: «… а послухом не видев не
послушествовати, а видевши сказати правду» (ст. 67).
Дача суду ложных показаний влекла для лжесвидетельства обязанность
возместить потерпевшему весь понесённый им ущерб и убытки, связанные с
ведением дела (ст. 67).
Судебник запрещает не только давать, но и брать взятки, хотя также не
устанавливает ещё наказания за получение взятки (статьи 33, 34).

2.4. Виды наказаний

Обострение классовой борьбы, вызванное усилением закрепощения
крестьянства и эксплуатации всего трудящегося населения, стремление
господствующего класса к охране частной собственности вообще и, главным
образом, собственности на землю приводит к установлению новых, более
жестоких видов наказаний.
По Судебнику наказание имело цель не только покарать преступника и
извлечь при этом имущественные выгоды, как было в первоначальный период
развития феодальных отношений, но и устрашение масс.
В этот период начинает складываться получивший впоследствии широкое
распространение принцип: «чтобы, смотря на то, другим неповадно было так
делать».
Именно в целях устрашения населения расправы с участниками заговоров,
восстаний и иными «коромольниками» совершались открыто, при массовом
стечении народа и отличались особой жестокостью.
Исключительное впечатление на население произвела одна из таких расправ,
учинённая Великим князем Василием II над участниками заговора серпуховских
детей боярских и дворян, которых князь повелел: «…казнити, бити и мучити
и конми волочити по всему граду и по всем торгом, а последи повеле им главы
отсещи; множество же народа, видяще сиа, от боляр и от купец великих и от
священников и от простых людей во мнозе быша ужасе и удивлении… яко
николи же таковая ни слышаша, ниже видеша в русских князех бываемо».
Особенностью Судебника является известная неопределённость в наказаниях.
Судебник устанавливает лишь вид наказания, но не уточняет его конкретное
содержание. Говоря о смертной казни или продаже, он не уточняет, какие
существуют виды смертной казни или размеры продажи, предоставляя это на
рассмотрение судьи.
Вводимая Судебником неопределённость наказания, развивавшаяся и
закреплявшаяся дальнейшим законодательством, облегчала господствующему
классу возможность наиболее эффективной борьбы с неугодными ему элементами.
В Судебнике устанавливались следующие виды наказаний: 1) смертная казнь;
2) торговая казнь; 3) продажа; 4) возмещение убытков.
Смертная казнь устанавливалась за особо опасные преступления: убийство
зависимым своего господина, крамолу, церковную и головную татьбу, подмет,
поджог города (ст. 9), а также татьбу, разбой, душегубство, ябедничество
или любое лихое дело, совершённое «ведомым лихим человеком» (ст. ст. 8,
39), и за повторную кражу (ст. 11).
В самом Судебнике не указываются способы осуществления смертной казни.
Однако исследование документальных данных показывает, что способы
осуществления смертной казни были чрезвычайно разнообразны. Большей частью
смертная казнь осуществлялась через повешение или отсечение головы.
Осуществляя расправу с восставшими устюжанами, Василий III «воеводу
великого князя Глеба Обаленскаго убил, а десятинника владычня Иева Булатова
повесил, и много устюжан сек и вешал». Участникам заговора против Ивана III
«князь Василий, Иван Васильевич, головы ссекоша»[22].
Летописи того периода упоминают об осуществлении смертной казни через
утопление. В январе 1498 г. Иван III велел «…казнити, потопити в Москве
реке нощью…»[23] «лихих баб», приходивших с зельем к великой княгине
Софье — участнице заговора против Ивана III.
Помимо повешения, отсечения головы, утопления, являвшихся наиболее
распространёнными видами смертной казни, практика того периода знала
квалифицированную смертную казнь, то есть казнь, сопряжённую с особыми
мучениями для преступника: с предварительным избиением кнутом, смертная
казнь путём четвертования и т.п. Четвертованию, например, были подвергнуты
наиболее деятельные заговорщики против Ивана III: «…казниша их на Москве
реке, пониже моста, шестерых: Афанасию Еропченку руки да ноги отсекли и
голову отсекоша, а Поярку, Рунову брату, руки отсекли и голову ссекоша».
Торговая казнь состояла в битье кнутом на торговой площади. Как вид
наказания она применялась до середины XIX в., но особенного развития
достигла в XVII в. Кнут как орудие торговой казни в период XVII в.
представлял собой прикреплённый к деревянной рукоятке плетённый из кожи
упругий столбец, имеющий на конце кольцо. К этому кольцу прикреплялся
сделанный из толстой сыромятной лошадиной или лосиной кожи ремень, согнутый
вдоль наподобие желобка, заострённый на конце и в таком виде засушенный.
Длина ремня была около метра. Зачастую кнут заканчивался не одним, а
несколькими ремнями. Этот конец, твёрдый, как дерево или кость, сдирал не
только кожу, но и мясо со спины истязаемого.
Историк XVIII в. Котошихин так описывает битьё кнутом: «Как ударит по
которому месту и на спине станет так слово в слово будто большой ремень
вырезан ножем, мало не до костей»[24]. Число ударов в законодательстве не
определялось. В XVIII-XIX вв. число ударов доходило до 400, в XVII — для
пытки установили 300 ударов. Но уже 50 ударов считались битьём нещадным. По
свидетельству русских и иностранных очевидцев, наказание кнутом в
большинстве случаев заканчивалось смертью. Факты применения битья кнутом
как замаскированного вида смертной казни подтверждаются и отдельными
сообщениями более позднего времени.
Установление Судебником торговой казни за преступления, направленные
против феодальной собственности и особенно собственности на землю,
показывает, как усиленно защищал господствующий класс основу своего
господства.
Судебник, как и РП, знает продажу, но она теперь отдельно применяется
редко: обычно в сочетании со смертной или торговой казнью. Продажа означала
денежный штраф за преступление и шла в пользу князя или лиц, осуществлявших
правосудие. Размер продажи, как правило, устанавливался по усмотрению суда.
Продажа, по мнению Владимирского-Буданова, могла означать в некоторых
случаях и конфискацию всего имущества.
Чаще всего продажа являлась дополнительным наказанием и применялась в
сочетании с торговой или смертной казнью (ст. 8, 10, 13, 39). «…Того
велети казнити смертною казнью а исцево велети доправити изъ его статка, а
что ся у статка останеть, ино то боярину и диаку имати себе. А противень и
продажа боярину и диаку делити…» (ст. 8).
Но продажа могла быть и самостоятельным видом наказания за злостную
невыплату долга, оскорбление словом или действием.
Денежное вознаграждение в пользу потерпевшего или родственников убитого
взыскивалось с виновного одновременно с выплатой продажи. «А побиются на
поли в пожеге, или в душегубстве, или в разбои, или в татьбе, ино на убитом
исцево доправити; …А сам убитой в казни и в продаже боярину и дияку» (ст.
7). Если виновный не имел средств, чтобы выплатить требуемое истцом
вознаграждение, он выдавался истцу «головою на продажю», т.е. в холопство
до отработки долга (ст. 10).
Таким образом, все установленные Судебником виды наказаний, в т.ч. и
имущественные наказания, были средством расправы господствующего класса с
зависимым и закрепощённым населением, средством его дальнейшего
закабаления.
Помимо наказаний, указанных в Судебнике, практика знала и такие виды
наказаний, как тюрьма, ссылка, пожизненное заключение, членовредительство
разного рода.
Тюремному заключению были подвергнуты некоторые участники заговора
против Ивана III: «А иных детей боярских велел князь великий в тюрьму
пометати».
Утвердившись на великом княжении, Василий Васильевич вернул себе
Дмитров, а «Наместников дмитровских сослал…»[25].
После волнений в Галиче или Устюге Шемяка был отправлен на заточение в
Коломну.
За подозрение в умыслах «крамолы» был «поиман» на Москве и сослан в
Углич серпуховский князь Василий Ярославич. Он подвергся пожизненному
заключению и умер, пробыв в заточении около 30 лет.
Из членовредительских наказаний известны ослепление, отрезание языка за
«дерзкие речи» и др.

2.5. Судебные органы

Судебник 1497 г. выражал стремление господствующего класса к созданию
централизованного государственного аппарата, в том числе судебного
аппарата.
Судебник устанавливал следующие виды судебных органов: государственные,
духовные, вотчинные и помещичьи.

1. Государственные судебные органы
Государственные судебные органы делились на центральные и местные.
Центральными государственными судебными органами были великий князь,
Боярская дума, путные бояре, чины, ведавшие отдельными отраслями дворцового
управления, и приказы.
Центральные судебные органы были высшей инстанцией для суда наместников
и волостелей. Дела могли переходить из низшей инстанции в высшую по докладу
суда низшей инстанции или по жалобе стороны (пересуд) (ст. ст. 20 и 64).
Доклад излагался в специальном докладном списке (или докладной грамоте —
ст. 16) — протоколе судебного заседания суда первой инстанции,
передававшимся на рассмотрение вышестоящей инстанции.
Великий князь рассматривал дела в качестве суда первой инстанции по
отношению к жителям своего домена, особо важные дела или дела, совершённые
лицами, имеющими привилегию на суд князя, к которым относились обладатели
тарханных грамот и служилые люди (начиная с чина стольника), а также дела,
поданные лично на имя великого князя.
Помимо этого князь рассматривал дела, направляемые ему «по докладу» из
нижестоящего суда для утверждения или отмены принятого судом решения, а
также являлся высшей апелляционной инстанцией по делам, решённым
нижестоящими судами, осуществляя пересуд. Наряду с самостоятельным
рассмотрением дел великий князь мог поручить разбор дела различным судебным
органам или специально назначенным князем лицам — путным боярам и другим
чинам, ведавшим отдельными отраслями дворцового управления. Поэтому
обещания великого князя о самостоятельном рассмотрении того или иного дела
обычно заканчивались: «или кому я прикажу».
Связующим звеном между судом великого князя и остальными судебными
инстанциями была Боярская дума. Боярская дума состояла из «введённых бояр»
— людей, введённых во дворец великого князя в качестве постоянных
помощников в управлении, бывших удельных князей, возведённых в чин думного
боярина, и окольничих — лиц, занимавших высшую придворную должность. По
мере расширения политического влияния дворянства в состав Боярской думы
были введены представители дворян, обычно занимавших в Думе должность
думных дьяков. Вопросами суда и управления ведали высшие чины Боярской думы
— бояре и окольничие. Однако дворянство, стремясь ограничить права бояр,
добилось того, что судопроизводство проводилось в присутствии его
представителей — дьяков. «Судити суд бояром и околничим. А на суде быти у
бояр и у околничих диаком…», — гласила ст. 1 Судебника, определявшая
порядок судопроизводства.
Боярская дума в качестве суда первой инстанции судила своих собственных
членов, должностных лиц приказов и местных судей, разбирала споры о
местничестве и иски служилых людей, не пользовавшихся привилегией
великокняжеского суда. Боярская дума была высшей инстанцией по отношению к
решениям местного суда. В неё переходили «по докладу» дела, изъятые из
самостоятельного рассмотрения наместнического суда. В Боярскую думу также
переходили дела от приказных судей, обычно в 2 случаях: когда между
приказными судьями при решении не было единогласия или когда отсутствовали
точные указания в законе.
В первом случае дело могло быть рассмотрено Боярской думой без обращения
к великому князю. В случаях же, когда требовались объяснения по
законодательству, доклад направлялся к князю или обсуждался Боярской думой
в присутствии великого князя, который определял и утверждал решение по
данному делу. «А которого жалобника а непригоже управити, и то сказати
великому князю…» (ст. 2).
Помимо этого, Боярская дума была наряду с великим князем апелляционной
инстанцией.
Большинство дел разбиралось приказами. Великий князь «приказывал» тому
или иному лицу ведать каким-либо «делом» или отраслью управления. Ему же
как специалисту в определённой отрасли поручался, надо полагать, и разбор
споров и дел, связанных с этой отраслью.
Статья 2 Судебника устанавливает наличие определённой подсудности для
разного рода дел: «… к тому его послати, которому которые люди приказаны
ведати». Высказанное Л.В. Черепниным мнение об отсутствии в период
Судебника приказной системы[26] вызывает возражение. Согласно толкованию
Л.В. Черепнина, вопрос о назначении судьи для разбора того или иного дела
каждый раз решается, «приказывается» великим князем.
Однако текст ст. 2 — «А каков жалобник к боярину приидет, и ему
жалобников от себе не отсылати, а давати всемь жалобником управа в всемь,
которымь пригоже; а которого жалобника а непригоже управити, и то сказати
великому князю, или к тому его послати, которому которые люди приказаны
ведати» — позволяет сделать иные выводы. Из этого текста видно, что боярин
или обращается к великому князю за разъяснением, когда не знает, как решить
дело, или же сам боярин, а не великий князь, направляет пришедшего к тому
человеку, которому приказано ведать этими делами. Следовательно, уже во
времена Судебника 1497 г. отдельные отрасли управления были «приказаны»
определённым людям.
Да и трудно предположить, что великий князь назначал, «приказывал» судей
по каждому делу. Более вероятно, что к великому князю обращались в тех
случаях, когда данное дело не относилось к числу «приказанных» отраслей или
сам жалобщик просил иного судью. Это предположение подтверждается наличием
в тот период «данных судей», то есть специально назначенных высшей властью
для рассмотрения определённого дела. И если великий князь мог передать,
«приказать» рассмотрение того или иного дела по своему усмотрению, может
быть, даже изъяв дело у того лица, которому «приказана» данная отрасль
управления, то это никоим образом не исключает наличия отдельных людей,
которым было приказано ведать той или иной отраслью. Именно эта
складывающаяся тогда система приказов и сделала возможным появление
специальных судебных приказов — Холопьего, Разбойного, Поместного,
Судебного.
На местах судебная власть принадлежала наместникам и волостелям.
Наместник ставился «на место князя» для осуществления управления и суда
обычно на территории города с уездом. В волостях (частях уезда) функции
управления и суда осуществляли волостели. Наместники и волостели
назначались князем из бояр на определённый срок, обычно на год, и
находились на содержании населения, которое предоставляло им так называемый
«корм». Отсюда они и получили название «кормленщиков». Помимо наместников и
волостелей в Москве и Московских волостях были «тиуны государевы», также
пользовавшиеся правом суда и управления и собиравшие доход с наместничьего
и своего суда в пользу государя, а в других местностях — тиуны боярские,
передававшие доход с суда своему боярину. Если в одну местность посылался
не один, а два или несколько наместников и волостелей, то они делили своё
кормление поровну (ст. 65).
Стремление Судебника централизовать судебный аппарат особенно ярко
сказалось при определении прав наместничьего суда.
Судебник 1497 г. устанавливает 2 вида кормлений: кормление без боярского
суда и кормление с боярским судом. Наместники и волостели, державшие
кормление с боярским судом, имели право окончательного решения ряда
наиболее важных дел (о холопах, татях, разбойниках). Наместники и
волостели, державшие кормление без боярского суда, а также государевы и
боярские тиуны не имели права окончательного суда по этим делам и обязаны
были докладывать своё решение на утверждение вышестоящего суда (ст. ст. 20,
41, 43); не могли давать беглые грамоты — документы на право возвращения
беглого холопа его владельцу.
Вышестоящей инстанцией для кормленщика без боярского суда была Боярская
дума, для государевых тиунов — великий князь, для тиунов боярских —
соответствующий наместник с боярским судом.
Помимо изъятия у кормленщиков без боярского суда наиболее важных дел
Судебник устанавливал контроль и за кормленщиками с боярским судом со
стороны дворского, старосты и «добрых», «лучших» людей, т.е. представителей
наиболее зажиточного местного населения (ст. 38). Компетенция кормленщиков
определялась жалованными грамотами и ст. 38 Судебника.

2. Духовные суды
Духовные суды подразделялись в свою очередь на суды епископов, где
судьёй был епископ или назначенные им наместники, и суды монастырские, где
судьёй был игумен или назначенные им «приказщики». Так же, как и
кормленщики, епископы и игумены получали вознаграждение с подсудного им
населения.
Ведению духовных судов подлежало духовенство, крестьяне, находящиеся в
распоряжении церковных и монастырских феодалов, а также люди, питающиеся за
счёт церкви (вдовы, строи — лица с прирождёнными недостатками, обычно
жившие за счёт церкви) (ст. 59). К ведению духовных судов относился также
разбор брачных и семейных дел, отношений между родителями и детьми, дел о
наследстве.
Из подсудности духовных судов изымались:
1) наиболее важные уголовные дела — «душегубство» и «разбой с поличным»,
хотя бы и совершённые лицами, подсудными духовному суду, так как
рассмотрение этих дел являлось исключительной компетенцией государственных
органов;
2) дела, совершённые лицами, подлежащими разной подсудности. Например,
споры между крестьянами и слугами духовных и светских феодалов или
крестьянами и слугами, принадлежащими разным феодалам, разбирались так
называемым «сместным судом».
«Сместной», или «вопчей» суд состоял из представителей обоих судов,
которым подсудны спорящие. Например, в разборе споров между крестьянами
духовных и светских феодалов участвовали представители от духовного и
светского судов. «…А будет простой человек с церковным, ино суд
вопчей…» (ст. 59).
Пределы власти духовных и светских феодалов над подвластным им
населением устанавливались тарханными и иммунитетными грамотами, жалуемыми
феодалам великим и удельными князьями. Так, в жалованной грамоте
Звенигородского князя Юрия Димитриевича Савво-Сторожевскому монастырю от
1404 г. говорится: «…а ведает игумен Савва сам свои люди во всех делех и
судит сам во всем, или кому игумен прикажет, оприче душегубства»[27].

3. Вотчинные и помещичьи суды
Суд помещиков и вотчинников, компетенция которого определялась, как и
суды духовных феодалов, иммунитетными грамотами, распространялся на
крестьян и слуг бояр и помещиков.
Из ведения помещичьего и вотчинного суда так же, как и суда духовного,
изымались наиболее важные уголовные дела — разбой с поличным и душегубство,
рассматриваемые лишь государственными судебными органами, и споры с лицами
иной подсудности, подлежавшими «сместному» суду.
Суд над чернотяглыми крестьянами осуществлялся выбранным ими судьёй, так
называемым слабодчиком, которому были подсудны все споры между чернотяглыми
крестьянами, с изъятием тех же дел, что и для суда духовных и светских
феодалов.
В вотчинном суде так же, как и в суде государственном, дела разбирались
в присутствии «лучших» представителей местного населения — сотских,
старост, судных мужей.
Высшей инстанцией для вотчинного суда были государственные судебные
органы.
Изъятие из компетенции вотчинного суда наиболее важных дел и подчинение
вотчинного суда государственным судебным органам как вышестоящей инстанции
означали централизацию судебного аппарата.

2.6. Основные черты судопроизводства

Централизация судебного аппарата и подчинение его великокняжеской власти
проявились не только в некотором ограничении компетенции суда бояр на
местах, контроле за ними со стороны местных властей и подчинении их
вышестоящим центральным органам, но и в установлении специальных
должностных лиц по отправлению правосудия.
Судебник 1497 г. знает целый штат судебных работников. Эти лица
назывались недельщиками или ездоками в Москве и доводчиками — в провинции.
Они сообщали сторонам о месте и времени рассмотрения дела, помогали суду и
сторонам привлекать обвиняемых к суду (разыскивали, в необходимых случаях
арестовывали и доставляли в суд), добывали доказательства и добивались
признания обвиняемых, используя пытку; организовывали «поле», исполняли
решение суда. Наименование своё они получили потому, что они сменялись по
неделям.
По определению Герберштейна, «Недельщик есть до известной степени общая
должность для тех, кто зовёт людей на суд, хватает злодеев и держит их в
тюрьмах; и Недельщики принадлежат к числу благородных»[28]. Недельщики
могли даваться судом по просьбе истца для помощи ему в отыскании ответчика
и обеспечения его явки в суд. Останавливаясь на этом месте, Герберштейн
писал: «Всякий желающий обвинить другого в воровстве, грабеже или убийстве,
отправляется в Москву и просит позвать такого-то на суд. Ему даётся
Недельщик, который назначает срок виновному и привозит его в Москву»[29].
Эти сведения подтверждаются историческими данными. Так, правая грамота
1529 г. митрополичьей кафедре упоминает недельщика Данилу Трофимова,
который доставлял на суд ответчиков и «правил» на них «истцов иск»[30].
За отправление своих обязанностей недельщик получал вознаграждение от
заинтересованной стороны. За розыск ответчика и вручение ему приставной или
срочной грамоты или назначение поручителей за него в пределах одного города
недельщик получал вознаграждение, именуемое «хоженым», в размере 10 денег
(ст. 29). Если для отыскания ответчика недельщику приходилось выезжать в
другие города, он получал «езд», размер которого определялся дальностью
расстояния и колебался от 10 алтын до 8 рублей (ст. 30). Наряду с
отысканием ответчика недельщик помогал стороне в отыскании «правды», то
есть помогал расследовать дело на месте, собрать доказательства. В этом
случае плата недельщику увеличивалась вдвое (ст. 29).
Однако недельщик давался стороне только в том случае, если сумма иска
превышала стоимость «езда»: «А будет в приставной иск менши езду, и дияку
тех приставных не подписывати» (ст. 28). Т.о., при незначительных исках,
которые чаще всего были распространены среди малоимущего или зависимого
населения, суд не оказывал помощи в отыскании ответчика.
Организуя судебные поединки, недельщик получал т.н. «вязчее»
(«вязебное») (ст. ст. 5-7) — одну из наиболее ранних пошлин,
предусмотренных ещё в статье 114 РП, за связывание беглого холопа. В XV-XVI
вв. под этим понималась пошлина за связывание подсудимого, наложения оков
на него или за подтверждение заключённого сторонами соглашения о судебном
поединке и за его организацию. Насколько можно судить по статьям 4-7
Судебника, размер этой пошлины в XV-XVI вв. составлял 2-4 алтына.
Недельщик должен был осуществлять свои функции не только по требованию
стороны, но и по инициативе суда, когда суд сам через своих должностных лиц
принимал меры к розыску преступника и расследованию дела. К этим случаям,
надо полагать, и относится характеристика недельщика как лица, которое
«хватает злодеев и держит их в тюрьмах». Возможно, что недельщики
специально посылались для вылавливания «татей» — лихих людей, разбойников —
в наиболее неспокойные местности. Недельщику же поручалось и расследование
дела, о результатах чего он обязан был доносить князю или судье.
Недельщикам запрещалось брать «посулы от суда или от поруки», то есть
взятки со сторон за производство суда или поручительство,
попустительствовать татям, для отыскания которых они были посланы,
отпускать их или иным каким образом распоряжаться ими (ст. 33-36). Чтобы
повысить ответственность недельщика, Судебник запрещает препоручать
выполнение обязанностей недельщика посторонним нанятым для этого людям,
делая исключение лишь для родственников или людей недельщиков (ст. 31).
Этим постановлением достигалась ответственность за действия недельщика всех
членов его фамилии.
Судебник 1497 г. впервые устанавливает правило, обязывающее судью
«…жалобников от себе не отсылати, а давати всемь жалобникам управа в
всемь, которымь пригоже» (ст. 2), а также запрещает судье брать посулы и
решать дела, исходя из личных выгод судей: «А судом не мстити, не дружити
никому». Объяснение этого факта, свидетельствующего якобы о равенстве суда
для всех классов общества, опровергнуто советскими историками.
Вместе с тем нельзя признать правильным положение по этому вопросу Л.В.
Черепнина, который считает, что требование Судебника «…жалобников от себе
не отсылати, а давати всемь жалобникам управа в всемь, которымь пригоже»
давало возможность судьям во время земельных тяжб, защищая
землевладельческие позиции феодалов, отказывая в иске ведущим с ними спор
за землю чёрным крестьянам именно потому, что они своевременно не искали
«управы»[31].
Во-первых, нет никаких оснований показывать классовый характер суда
только на примере земельных тяжб, тем более, что порядок рассмотрения
земельных тяжб особо оговаривается Судебником, специально устанавливающим
сроки исковой давности по земельным тяжбам с целью их ограничения.
Во-вторых, вряд ли можно предположить, что Судебник устанавливал
обязанность «управы» только для того, чтобы иметь возможность отказать
эксплуатируемому в его иске, не разбирая дела по существу. Даже разбор дела
по существу не гарантировал эксплуатируемому получения в суде «управы»,
удовлетворения своего иска.
Требование Судебника «давать суд всем жалобникам» основывается на
стремлении господствующего класса сосредоточить разбор всех дел именно в
органах государственного суда, стоящего на страже интересов господствующего
класса, и не допустить разбор дела по старинным обычаям или путём передачи
дела выборному третейскому суду. Положение «о даче суда всякому жалобнику»
указывает и на то, что в отличие от РП, лишавшей некоторые категории
населения (холопов, частично закупов) права обращения к суду, Судебник 1497
г. признаёт всех, в том числе и холопов, субъектами права, то есть могущими
искать и отвечать на суде. Помимо этого, заинтересованность суда в разборе
большинства дел объясняется и тем обстоятельством, что судебные пошлины
служили в известной мере увеличению великокняжеского дохода.
В целях защиты классовых интересов феодалов Судебник запретил брать
взятки и «мстить» или «дружить» судом, ибо в случае взятого посула или
особого отношения к стороне судья нарушал установленные законы, то есть
волю господствующего класса.
Вместе с тем обращение в суд для малоимущего и зависимого населения было
весьма затруднено установлением целого ряда судебных пошлин, являлось
весьма дорогим удовольствием. Так, по Судебнику нужно было платить судье-
боярину 6 % от цены иска. Кроме того, полагалось заплатить 4 копейки с
рубля дьяку. Судебные пошлины взимались за обращение в суд (ст. 3), за
розыск ответчика и обеспечение его явки в суд, за производство недельщиком
расследования по делу (ст. 29), за назначение судом срока разбора дела или
перенесение дела на другой срок (ст. 26), за возможность искать правды на
поле (ст. 6). Пошлина взыскивалась и в тех случаях, когда стороны
«…досудятся до поля, а у поля не стояв, помиряться» (ст. 4). Если же
«поле» состоялось, то пошлины уплачивались кроме барина и дьяка ещё и
специальным лицам, организующим поединок (окольничему, дьяку и недельщику —
ст. 4-7).
Оплачивались судебной пошлиной все виды выдававшихся судом грамот —
правая (ст. ст. 15, 22, 23, 40), докладная (ст. ст. 16, 24), бессудная (ст.
ст. 25, 27), отпускная (ст. ст. 17, 18, 40, 42 — грамота об отпуске холопа
на волю). Дополнительной пошлине подлежал т.н. «пересуд», то есть
обжалование судебного решения (ст. 64), или направление дела «по докладу» в
вышестоящую инстанцию (ст. 24).
Размер судебных пошлин был тем выше, чем выше была судебная инстанция.
Но согласно ст. 21, пошлины с проигравшего дело в суде великого князя или
«детей великого князя» равнялись пошлинам в боярском суде (с рубля по два
алтына).
При обращении к суду пошлины взимались с той стороны, которая была
наиболее заинтересована в исходе дела. Если сторона, платившая пошлину,
выигрывала дело, она «искала» её на виноватом.
Судебник 1497 г. содержит много черт, сходных с судопроизводством,
установленным ещё во времена РП и носящим состязательный характер. Вместе с
тем Судебник свидетельствует о возникновении новой формы процесса. Исследуя
вопрос о государстве и праве централизованного государства, профессор С.В.
Юшков отмечает, что усиление классовых противоречий в Московском княжестве
в XV в. приводит к тому, что при обвинении в совершении наиболее серьёзных
преступлений применяется следственная, или инквизиционная, форма процесса,
которая носила тогда название сыска или розыска[32].
Розыск отличался от состязательного процесса тем, что сам суд возбуждал,
вёл и завершал дело по собственной инициативе и исключительно по своему
усмотрению. Подсудимый был скорее объектом процесса. Следственная форма
процесса в отличие от состязательной формы не предполагала обязательного
участия сторон в суде и наличия жалобы для возбуждения дела. При этой форме
процесса расследование того или иного дела и привлечение к ответственности
виновного или подозреваемого могло начинаться по инициативе самого суда,
который в таком случае являлся истцом от имени государства.
Дела о душегубстве, разбое, татьбе с поличным со стороны «лихого», то
есть неблагонадёжного, человека или любое «лихое» дело, направленное на
подрыв власти государства или основ феодального строя, подлежали
расследованию суда розыскным порядком.
Порядок расследования этих дел также отличался от состязательного
процесса. Если в состязательном процессе инициатива самого судебного
разбирательства находилась в основном у сторон, от которых зависело
предоставление суду тех или иных доказательств, возможны были замена сторон
наймитами, отказ от иска и примирение сторон, то в следственном процессе
вся инициатива находилась в руках суда, принимавшего все необходимые, по
его мнению, меры к расследованию дела. Исключалась возможность замены
ответчика наймитом или прекращения дела.
Следственная форма процесса устанавливалась не только по делам,
расследование которых было начато государством, но и по делам об особо
опасных преступлениях — разбое, татьбе, душегубстве, начатым по инициативе
потерпевшей стороны, если эти преступления совершены «лихими людьми» или
представляют особую опасность для господствующего класса. При рассмотрении
этих дел применялась иная система доказательств и была исключена
возможность окончания дела примирением сторон.

1. Состязательный процесс
Сторонами в процессе могли быть все — от малолетних до холопов
включительно. Причём последние могли выступать либо от своего имени, либо в
качестве наймитов за своего господина или нанявших их лиц. Стороне в случае
невозможности участвовать в процессе лично предоставлялось право выставить
за себя наймита (ст. 52). Стороны и послухи могли «очистить себя присягой»,
а для наймитов было обязательно «поле»: «А истцем или послуху целовати, а
наймитом битися…» (ст. 52).
Этим-то и объясняется тот факт, что в качестве наймитов часто выступали
холопы своих господ. Можно полагать, что наряду с заменой стороны наймитом
допускалось участие на суде родственников сторон — отца за сына, сына за
отца, брата за брата, племянника за дядю, мужа за жену. Сторона,
возбуждавшая дело, именовалась: «ищея», «жалобник», «челобитчик», сторона
обвиняемая — «ответчик».
Дело начиналось по жалобе истца, так называемой «челобитной», которая
излагала предмет спора и, как правило, была словесной. По получении
челобитной суд назначал судью, выдавал приставу, то есть лицу, в
обязанность которого входила доставка сторон в суд, особую «приставную
грамоту», в которой указывалась цена иска и его основания. Помимо
«приставной», давалась «срочная» грамота, которую недельщик обязан был
вручить сторонам и либо собственноручно доставить ответчика в суд, либо
взять его на поруки (ст. 36, 37). Поручители обеспечивали явку ответчика в
суд и в случае непредставления его суду оплачивали все судебные пошлины и
штраф. Они же отвечали и за неисполнение ответчиком наложенного на него
взыскания.
Стороны обязаны были явиться на суд в срок, указанный в срочной грамоте.
Срок можно было «отписать», то есть отсрочить, предварительно сообщив об
этом и уплатив дополнительную пошлину, а также хоженое или езд (ст. 26).
Если и ответчик, и истец оба желали «отписать» срок, то они платили поровну
по половине от этой пошлины и от хоженого.
Неявка ответчика в суд в назначенный срок влекла за собой признание его
виновным без разбора дела и выдачу истцу на восьмой день так называемой
«бессудной грамоты» (ст. ст. 25, 27). Неявка истца влекла прекращение дела.
Подача жалобы не ограничивалась каким-либо сроком, за исключением споров о
земле. Подавать иск о земле можно было только в течение определённого
срока: от трёх до шести лет. Трёхгодичная исковая давность, то есть право
только в течение этого срока обращаться в суд, устанавливалась по искам
землевладельцев друг к другу. «А взыщет боярин на боярине, или монастырь на
монастыре, или боярской на монастыре, или монастырской на боярине, ино
судити за три годы, а дале трех годов не судити» (ст. 63).
Исследуя вопрос об исковой давности по земельным спорам, профессор С.В.
Юшков объясняет введение 3-летнего срока тем, что «…использование земли в
течение севооборота (трёхлетнего) является фактом, в достаточной степени
свидетельствующим о полном хозяйственном овладении данного участка»[33].
Срок исковой давности по земельным спорам увеличивался до 6 лет, если
иск затрагивал великокняжеские земли. «А взыщут на боярине или на монастыри
великого князя земли, ино судити за шесть лет, а далее не судить» (ст. 63).
Увеличение срока исковой давности в этом случае в работе Л.В. Черепнина
объясняется тем, что «основная масса неразрешённых судебных тяжб касалась,
как показывают правые грамоты, именно земель великокняжеских крестьян,
захваченных крупными феодалами — боярами и монастырями. Именно по этой
линии шла, главным образом, борьба за землю. Отсюда — несколько повышенный
срок давности в отношении именно этой категории дел».
В случае подачи иска срок исковой давности приостанавливался, а земли до
разрешения спорного вопроса судом передавались под наблюдение пристава,
который должен был следить за тем, чтобы эти земли не подвергались захватам
и наездам. «А которые земли за приставом в суде, и те земли досуживати»
(ст. 63). Эти спорные земли находились временно в распоряжении великого
князя и часто отдавались для обработки их той или иной стороне до разбора
дела.
Процесс носил состязательный характер, при котором обе стороны считались
истцами.
Виды доказательств были следующие: 1) собственное признание; 2)
показания свидетелей; 3) «поле»; 4) присяга; 5) жребий; 6) письменные
доказательства.
Собственное признание предусматривало возможность признания или отказа
от всего или от части иска и могло произойти на любой стадии рассмотрения
дела. В случае полного признания иска судебное разбирательство прекращалось
(ст. ст. 4, 5, 53).
Свидетельские показания именовались послушеством. Судебник 1497 г., в
отличие от РП, не разделяет свидетелей на послухов — свидетелей доброй
славы — и видоков — непосредственных очевидцев. По Судебнику послух
является свидетелем факта, очевидцем: «…а послухом не видев не
послушествовати…»(ст. 67). Послухами могли быть все, в том числе и
холопы. Однако показания свидетелей расценивались в зависимости от их
социальной принадлежности. «Свидетельство одного человека из благородного
сословия, — отмечал Герберштейн, — значит более, чем свидетельство многих
людей низкаго состояния»[34].
Наиболее часто послухами, особенно по земельным спорам, являлись
старожильцы, именуемые также «знахарями». Это были старые люди, которые
могли сказать судье: «яз, господине, помню за семдесят, или пятьдесят
лет»[35], имеющие репутацию «добрых», то есть благонадёжных, людей и
знающие все подробности данной земельной тяжбы. Послухами могли быть также
прежние владельцы спорного имущества, составители письменных документов,
дьяки и должностные лица — разъездные мужи, «отводчики» (лица,
участвовавшие в отводе земель) и даже сами судьи. В отличие от сторон
послухи не могли заменить себя наймитом: «…а послуху наймита нет» (ст.
49).
Явка послухов в суд была обязательна. В случае неявки иск и все убытки и
пошлины перекладывались на послуха: «А послух не пойдёт перед судью, ест ли
за ним речи, нет ли, ино на том послусе исцово и убытки и все пошлины
взяти» (ст. 50). Если неявка послуха произошла из-за неверно указанного
приставом срока, послух мог искать свои убытки с пристава через суд: «А с
праветчиком о сроце тому послуху суд» (ст. 50). Ложные показания послуха,
обнаружившиеся после судебного разбирательства, влекли за собой обязанность
уплаты послухом стороне суммы иска и всех понесённых ею убытков: «а
послухом не видев не послушествовати, а видевши сказать правду. А
послушествует послух лживо, не видев, а обыщется то опосле, ино на том
послухе гибель исцова вся и с убытки» (ст. 67).
Неподтверждение послухом обязательств, приведённых истцом, лишало истца
права на удовлетворение иска: «А послух не говорит перед судиями в ысцевы
речи, и истець тем и виноват» (ст. 51).
Свидетели должны быть «добрыми людьми», то есть пользующимися репутацией
благонадёжного человека. Об этом ясно свидетельствуют статьи Судебника,
регулирующие споры по договорам купли-продажи. «А кто купит на торгу что
ново, опроче лошади, а у кого купит, не зная его, а будет людем добрым
двема или трем ведомо и поимаются у него, и те люди добрые скажут по праву,
что перед ними купил в торгу, ино тот прав, у кого поимались и целованиа
ему нет» (ст. 46).
«Поле» означало поединок сторон. По свидетельству Герберштейна, «полем»
могли заменяться свидетельские показания. «Если истец приводит свидетелей,
тогда спрашивают обе стороны, желают ли они положиться на их слова.
Обыкновенно на это отвечают: «Пусть свидетели будут выслушаны по
справедливости и по обычаю». Если они свидетельствуют против обвиняемого,
то обвиняемый тотчас вступается и возражает против свидетельств и самих
лиц, говоря: «Требую, чтобы мне назначена была присяга и вверяю себя Божией
правде, требую поля и поединка». И таким образом, по отечественному обычаю,
им назначается поединок» (стр. 83). Об этом свидетельствует и статья 48
Судебника.
На судебный поединок стороны «могут выставить вместо себя … какое
угодно другое лицо, точно так же … могут запастись каким угодно оружием,
за исключением пищали и лука. Обыкновенно они имеют продолговатые латы,
иногда двойные, кольчугу, наручи, шлем, копьё, топор и какое-то железо в
руке наподобие кинжала, однако заострённое с того и другого краю, они
держат его одной рукой и употребляет так ловко, что при каком угодно
столкновении оно не препятствует и не выпадает из руки. Но по большей части
его употребляют в пешем бою» (стр. 84).
Поединок, или, по терминологии Судебника, поле, назначался только по
личным искам, не затрагивающим интересов государства. Участие на поле было
обязательно для обеих сторон либо лично, либо через наймитов. Отказ от поля
рассматривался как признание вины. Бою предшествовало крестное целование
обеих сторон, даже если билась не сама сторона, а наймит.
Поединок проходил в присутствии доброжелателей и друзей обеих сторон,
«…которые смотрят на поединок, не имея при себе никакого оружия, кроме
дубин, которыми они от времени до времени и пользуются. Ибо, если
доброжелатели одного из бойцов увидят, что ему делается какая-нибудь обида,
то тотчас бегут для отражения этой обиды; тоже делает и другая сторона, — и
таким образом между ними происходит схватка, интересная для зрителей,
потому что дерутся в потасовку, кулаками, батогами и дубинами с обозженным
концом» (стр. 84).
Для обеспечения порядка при разрешении спора полем поединок должен был
проходить в присутствии определённых лиц — стряпчих и поручников, которым
разрешалось в отличие от «опричных», то есть посторонних, стоять у поля,
однако без орудий боя («…а доспеху и дубин и ослопов … у себя не
держати»). Стряпчих и поручников приводили сами стороны. Наблюдение за
поединком вели окольничий и дьяк (ст. 68).
Побеждённая на поединке сторона уплачивала иск, судные и полевые
пошлины, отдавала окольничему свой доспех и была «в казни и в продажи» от
судьи (ст. 7). Такое же взыскание следовало, если сторона не являлась на
«поле» или убегала с него.
Однако «поле» как доказательство, не могущее охранить интересы
господствующего класса, допускалось только в исключительных случаях, когда
не было возможности разобрать дело при помощи других доказательств.
Стремление господствующего класса ограничить применение «поля»
проявляется ещё до Судебника 1497 г. Так, в 1410 г. митрополит Фотий писал
новгородскому духовенству, чтобы священники не причащали идущих на поле и
не хоронили убитых. Убивший своего противника как душегубец «в церковь не
входит, ни дары не приемлет, ни Богородицына хлеба, причащения ж святого не
приимлет осмнадцать лет». Священник, причастивший или отпевший «польщика»
(участника поля), лишался священства[36].
Судебник предусматривал возможность замены поля присягой (ст. 48).
Постепенно к середине XVI в. «поле» окончательно сменяется крестным
целованием (присягой). Присяга, как и «поле» применялась при отсутствии
других, более достоверных видов доказательств. Первоначально она составляла
часть «поля», но постепенно стала применяться как самостоятельное
доказательство. Большей частью присяга употреблялась при спорах между
иноземными торговцами, когда не было свидетелей договора (положения,
известные ещё РП). «А которой чюжоземец на чюжоземце чего взыщет, ино того
воля, на ком ищут, хочет отцелуется, что в том не виноват, или у креста
положит чего на нём ищут, и истец, поцеловав крест, да возмет» (ст. 58).
В зависимости от того, кто приносил присягу — истец ли подтверждает своё
требование, или ответчик принесением присяги очищает себя от иска, —
различались присяга подтвердительная или очистительная. Вопрос о том, кому
приносить присягу — истцу или ответчику — решался жребием. Как
самостоятельное доказательство жребий в Судебнике не упоминается.
Письменные доказательства можно подразделить на две группы: договорные
акты, заключённые сторонами, — заёмные и служилые кабалы, рядные, купчие,
закладные, духовные, — и акты официальные, выдававшиеся от имени
государства, — жалованные грамоты, межевые акты, судебные решения: полные,
докладные, беглые и правые грамоты. В случаях споров по договорным актам
эти документы должны были подтверждаться свидетелями, а при отсутствии
последних — «полем».
Подтверждения требовали и официальные акты, особенно правые и беглые
акты. Так, судебное решение должно было быть сверено с судным списком, с
которого оно списывалось. Если сделать это не было возможности за смертью
судьи, у которого находился список, или трудностью его разыскания, стороны
должны были привести иные доказательства, подтверждающие то требование,
которое было удовлетворено решением.
При отсутствии таких доказательств вопрос о принятии или отклонении
судебного решения как доказательства решался судом. Этот порядок оценки
правых грамот давал возможность отклонять невыгодные господствующему классу
решения.
По окончании состязания сторон, то есть представления ими доказательств,
судья выносил решение, которое определяло права и обязанности сторон и
устанавливало взыскания в пользу выигравшего дело. Если эти взыскания
приходились на ответчика, они назывались «исцовой гибелью». Сюда входил иск
истца со всеми убытками, а также оплата всех судебных расходов, включая
«проезд» и «волокиту». «А кто по кого пошлет пристава в чем, и что ему в
том убытка станет в волоките, или что даст от срочные и от правые грамоты,
или от бессудные, и правому то все взяти на виноватомь» (ст. 32).
Решение суда заносилось в «судный список». По желанию стороны ей могла
быть выдана копия этого списка, включавшего и протокол судебного
разбирательства.
Если ответчик не исполнял решение добровольно, его ставили на «правеж»,
то есть, как описывает Татищев, «обвинённых к платежу выводили перед приказ
разутых пред тем, как судьям надлежит в приказ приезжать, а спускали с
правежа, как судья выедет. У каждого обвиненнаго стоял по сторону пристав с
прутом, и бил вдоль по ноге так крепко, как ему от истца, или ответчика, за
труд заплачено; следственно один на правеже стоя, бою не чувствовали,
другие были изувечены». «Правеж» длился различное время в зависимости от
взыскиваемой суммы. Обычно за 100 рублей долга ответчик подвергался
«правежу» в течение одного месяца. «Правежу» подвергался либо сам ответчик,
либо поручитель за него. Освобождались от правежа землевладельцы. Им
предоставлялось право послать на «правеж» своего человека — крестьянина или
холопа, который должен был «отстаиваться от правежа» вместо своего
владельца. При неисполнении судебного решения даже после «правежа» ответчик
отдавался истцу «головой до искупа», то есть в холопство до обработки
долга. Однако этому не подлежали представители господствующего класса. В
результате неимущие даже при наличии судебного решения в их пользу
фактически лишались возможности добиться исполнения судебного решения.

2. Розыск
Следственному, или инквизиционному, процессу подлежало расследование
дел, особо опасных для государства. Дело начиналось либо по инициативе
самого государства, либо по оговору кого-либо со стороны «добрых» людей.
Возможно было возбуждение дела вследствие довода, т.е. обвинения,
производимого специальными должностными лицами — доводчиками. Они
находились в штате наместников и выполняли, по мнению С.Б. Веселовского,
обязанности судебных следователей. Вероятно, во избежание лишних поборов,
вызывавших недовольство населения, доводчикам предписывалось «ездити в
стану без паропка (помощника) и без простые (т.е. без лишней) лошади… А
где доводчик ночует, туто ему не обедати, а где обедаеть, туто ему не
ночевати. Доводчикам поручался также вызов в суд, а иногда и выполнение
судейских обязанностей.
Явка ответчика в суд зависела уже не от соглашения сторон, а от
государства, которое осуществляло доставку обвиняемого суду через особые
«зазывные грамоты», вручаемые недельщиками.
При доставке в суд «лихих людей» возможность передачи ответчика на
поруки ограничивалась. Для этого требовалось разрешение вышестоящей
инстанции. Недельщики должны были обеспечить доставку на суд самих
обвиняемых, для чего последние подвергались аресту (ст. 35).
Замена сторон в инквизиционном процессе или предоставление вместо себя
наймита не допускались. При инквизиционном процессе судоговорение,
состязание сторон заменялось допросом обвиняемого со стороны судьи.
«В розыске сам суд изыскивал доказательства, допрашивал обвиняемого,
пытал, устраивал очную ставку. Средствами розыска являлись поличное, обыск,
пытка, имевшая целью вынудить собственное признание и указание на
соучастника»[37].
Для отыскивания «лихих» людей и даже сочувствующих им назначались
повальные обыски. Повальный обыск применялся также с целью определить
репутацию подсудимого, которая давалась не всеми жившими с ним или знавшими
его людьми, а лишь «добрыми», то есть вполне благонадёжными с точки зрения
господствующего класса. Повальный обыск, или сыск, то есть опрос «добрых»
людей, производился специальными должностными лицами в отсутствие
обвиняемого. При разногласиях в показаниях дело решалось по показаниям
большинства.
Сыск являлся обязательным доказательством при обвинении человека в
татьбе с поличным или при облиховании человека.
Помимо назначения повального обыска при розыске употреблялись расспрос и
пытка. Этот вид доказательства применялся судом не столько для получения
собственного признания со стороны обвиняемого в совершённом или вменяемом
ему преступлении, сколько для уличения его и в других преступлениях, а
главным образом для оговора и уличения в преступлениях других лиц.
Пытать «татя бесхитростно» поручалось недельщикам (ст. 34).
В случаях оговора с пытки назначалась очная ставка между оговорившим и
оговорённым. Последний назывался «прирочным человеком с доводом». Если
оговоривший отказывался от оговора в присутствии оговорённого, то его
пытали вторично, а на оговорённого назначали повальный обыск (ст. 14). Если
же оговор с пытки давался не одним лицом, а двумя или тремя, то
оговорённого привлекали к суду и подвергали в свою очередь пытке, даже без
проверки показаний оговоривших через повальный обыск.
Таким образом, пытка была одним из основных способов выяснения
обстоятельств дела при производстве дел розыском.
В инквизиционном процессе, по выводу Н. Калачёва, «правительство приняло
на себя обязанность истца и не усомнилось ввести в уголовный процесс новое
доказательство, неизвестное в гражданском процессе, именно пытку, на
которой и был основан весь новый порядок судопроизводства»[38].
Помимо повального обыска, пытки, очной ставки при розыске применялись и
освидетельствования и осмотр места происшествия.

Заключение

Итак, мы выяснили великую роль общерусского Судебника 1497 г., который:
начал процесс закрепощения крестьянства, вводя Юрьев день; установил
единообразную судебную практику; распространил юрисдикцию великого князя на
всю территорию государства, при этом ограничив функции кормленщиков, и
упорядочил систему судов; закрепил новые общественные отношения; установил
чёткую норму наследования; ввёл понятие государственных (политических)
преступлений; расширил круг субъектов преступления; ужесточил наказания;
ввёл институт судебных исполнителей и многое другое. Я полагаю, что издание
Судебника 1497 г. составляет почти такую же эпоху в истории русского права,
как эпоха РП, ПСГ и прочие.

Проводя данную работу, я пришёл к выводу, что тема общерусского
Судебника 1497 года изучена довольно хорошо, если учитывать то количество
исследований российских и советских учёных, с которыми мне пришлось
столкнуться в ходе сбора и изучения материала.

Использованная литература
1. Герберштейн С. Записки о Московии. — М., 1988.
2. Зимин А.А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. — М., 1982.
3. Исаев И.А. История государства и права России. — М.: Юристъ, 1998.
4. История отечественного государства и права. Учебное пособие., ч. II. —
М.: Изд-во «Юридический колледж МГУ», 1996.
5. Каштанов С.М. Социально-политическая история России конца XV- первой
половины XVI в. — М., 1967.
6. Памятники социально-экономической истории Московского государства XIV-
XVII вв./Под ред. С.Б. Веселовского. — М., 1929.
7. Развитие русского права в XV- первой половине XVII вв. — М., 1986.
8. Российское законодательство X-XX веков. Т. 2. — М., 1900.
9. Сахаров А.М. Образование и развитие Российского государства в XIV-XVII
вв. — М., 1969.
10. Тихомиров М.Н. Российское государство XV-XVII веков. — М., 1973.
11. Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы 14-15 вв., ч. II. — М., 1951.
12. Черепнин Л.В. Судебники 15-16 вв. — М.-Л.: изд. Академии наук СССР,
1952.
13. Штамм С.И. Судебник 1497 г. — М., 1955.
————————
[1] Герберштейн С. Записки о Московии. С лат. базельского издания перевёл
И. Анонимов. — СПб., 1886, с. 81-83.

[2] Н.М. Карамзин. История государства Российского, т. VI, изд. 2-е. —
СПб., 1819 г., с. 356.
[3] Беляев И.Д. Лекции по истории русского законодательства. — М., 1879, с.
515.
[4] Щербатов М.М. История Российская от древнейших времён. Т. IV, ч. 2. —
СПб., 1783, с. 301.
[5] Латкин В.Н. Лекции по внешней истории русского права. — СПб., 1890, с.
39-42.
[6] Историческая характеристика древнерусского уголовного права до XVII
столетия // «Юридический вестник». — 1874, январь—февраль. Кн. I — II. —
М., 1873, с. 511.
[7] Грамоты XIV-XV вв. Московского архива Министерства юстиции. — М., 1883,
стр. 31-54.
[8] Речь о начале и о происхождении российских законов, духе их и
постепенном усовершенствовании, произнесённая в торжественном собрании
императорского Московского университета 8 июля 1832 г. э.-о. профессором,
коллежским советником и кавалером Семёном Смирновым — М., 1832, с. 25.
[9] Калачёв Н.В. О Судебнике царя Иоанна Васильевича. — Юридические
записки, изданные П. Редкиным, т. I, М., 1841, с. 52, 55.
[10] Дмитриев Ф. М. История судебных инстанций и гражданского
апелляционного производства от Судебника до учреждения о губерниях. — М.,
1859, с. 11.
[11] С.В. Юшков. Судебник 1497 года (К внешней истории памятника). Учёные
записки Саратовского государственного университета имени Н.Г.
Чернышевского. Т. V, выпуск III. Факультет хозяйства и права. — Саратов,
1926.
[12] Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII вв. — М.,
1969, с. 380-381, 384-385.
[13] Зимин А.А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. — М., 1982, с. 122.
[14] А.Л. Шапиро. О «пожилом» Судебников 1497 и 1550 гг. Исследования по
социально-политической истории России. — Л., 1971, с. 96-109.
[15] С.В. Юшков. Судебник 1497 г., с. 44-45.
[16] «Записки о Московии барона Герберштейна», СПб., 1866, стр. 81.
[17] цитата по статье С.Б. Веселовского «Владимир Гусев — составитель
Судебника 1497 г.»// «Исторические записки» 1939 г., №5, стр. 47.
[18] А.Е. Пресняков. Образование Великорусского государства. П., 1918, стр.
427.
[19] Л.В. Черепнин. Судебники 15-16 вв. — М.-Л., изд. Академии наук СССР,
1952, стр. 59; Л.В. Черепнин. Русские феодальные архивы 14-15 вв., ч.2. —
М., 1951, стр. 329-330.
[20] Л.В. Черепнин. Русские феодальные архивы 14-15 вв., ч.2. — М., 1951,
стр. 329.
[21] Л.В. Черепнин. Судебники 15-16 вв. — М-Л., 1952, стр. 61.
[22] А.Е. Пресняков. Образование Великорусского государства. — П., 1918,
стр. 393.
[23] С.Б. Веселовский. Владимир Гусев — составитель Судебника 1497 г. //
«Исторические записки», 1939, № 5, стр. 46.
[24] Н.Д. Сергеевский. Наказание в русском праве XVII века. — СПб., 1887,
стр. 159.
[25] А.Е. Пресняков. Образование Великорусского государства. — П., 1918,
стр. 390.
[26] Л.В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV-XV вв., ч.2. — М.-Л.,
1951, стр. 322-323.
[27] АИ, т. 1, № 15, стр. 24.
[28] С. Герберштейн. Записки о московитских делах. — СПб., 1908, стр. 85.
[29] Там же, стр. 84.
[30] Л.В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV-XV вв., ч. 2. — М., изд.
АН СССР 1951, стр. 333-334.
[31] Л.В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV-XV вв., ч. 2. — М., 1951,
стр. 326.
[32] С.В. Юшков. История государства и права СССР, ч. 1. — М., 1950, стр.
182.
[33] С.В. Юшков. Судебник 1497 г. К внешней истории памятника //»Учёные
записки Саратовского Государственного университета», факультет хозяйства и
права, т. V, выпуск III. — Саратов, 1926, стр. 30.
[34] «Записки о Московии барона Герберштейна». — СПб., 1866, стр. 84.
[35] Ф. Дмитриев. История судебных инстанций и гражданского апелляционного
судопроизводства от Судебника до учреждения о губерниях. — М., 1859, стр.
237.
[36] Ф. Дмитриев. История судебных инстанций и гражданского апелляционного
судопроизводства от Судебника до учреждения о губерниях. — М., 1859, стр.
252.
[37] С.В. Юшков. История государства и права СССР, ч. 1. — М, 1950, стр.
100.
[38] Н. Калачёв. Об уголовном праве по Судебнику царя Иоанна Васильевича.
// «Юридические записки», изд. П. Редкиным. — М., 1842, т. II, стр. 389.