Реферат на тему:

Кроманьонский Человек

____________________________________________________________________________
______

Выполнили: «Суда NAME вашу впишите сами»

Кроманьонский человек был пещерам человеком, но с одним отличием: его
неухоженная внешность скрывала острый интеллект и сложную духовную жизнь.
Он был неуемным изобретателем, создателем музыки и, главное — художником.
Его орудия были гораздо лучше выделаны, более специализированы и куда более
разно образны, чем орудия его предшественников. Его одежда была не только
умело сшита, но и украшалась, чтобы доставлять удовольствие глазу, а стены
его пещер покрывали нарисованные, вырезанные и выцарапанные шедевры,
которые по выразительности и обаянию принадлежат к лучшим произведениям
искусства, когда-либо созданным человеком.

Охотничья сноровка кроманьонцев, вероятно, не имеет себе равных, и
они добывали больше дичи, чем их предшественники, не только потому, что их
интеллект был полностью развит, но и благодаря новому замечательному
изобретению — копьеметалка. Эта нехитрая короткая палка с зубцом, чтобы
придерживать тупой конец копья, позволяла охотникам метать копья с большей
скоростью (а тем самым и с большей убойной силой), чем та, которую
развивает копье, брошенное рукой. Кроме того, она позволяла оставаться на
более безопасном расстоянии от копыт и острых зубов. Вероятно, копьеметалки
чаще всего изготовлялись из дерева, но самые древние (они найдены на западе
Европы) сделаны из оленьих рогов. Многие копьеметалки покрыты сложной
резьбой, и это доказывает, что кроманьонцы ценили красоту даже в обиходных
предметах.

Несравненное мастерство в обработке камня, кости, дерева и рогов дало
кроманьонцам разнообразные эффективные орудия, облегчавшие их жизнь. Кроме
более совершенного оружия, позволявшего добывать больше дичи, они
изготовляли все возможные скребки, ножи, резцы, иглы для шитья и с их
помощью обзаводились удобной одеждой, украшениями, уютными жилищами и еще
многими другими вещами, не только полезными, но и просто приятными.

Свидетельства пещер — нарисованные и вылепленные животные, а так же
метки на стенах и сводах, причем нередко в укромных труднодоступных
расселинах и провалах, — убедили многих специалистов в том, что у
кроманьонцев существовали магические обряды. Зависимость от природы все еще
была очень велика, и, по-видимому, они верили, что могут воздействовать на
нее, заручившись помощью сверхъестественных сил, для чего, быть может,
существовали тайные ритуалы, совершавшиеся в пещерах, где все
способствовало созданию соответствующего настроения. Одной из важнейших
таких церемоний, соблюдаемой у современных охотничьих племен, являются
инициации — обряд посвящения в мужчины, когда подростки обретают
покровительство духов, которые будут оказывать им защиту и помощь в их
взрослой жизни. Шаман в надетой как плащ шкуре зубра с головой и рогами,
быть может, символизирующей мистическое единение с этим животным, играет на
дудке, вы резанной из кости, — одном из первых музыкальных инструментов,
созданных человеком. Еще двое мужчин поют, отбивая ритм руками по полу
пещеры.
В тусклом свете факелов юные участники церемонии, обнаженные по пояс,
торжественно ходят по кругу, оставляя в сырой глине отпечатки пяток,
которые археологи обнаружат 15 тысяч лет спустя — интригующий намек на
первые попытки человека постигнуть духовную сущность жизни.
Когда были найдены первые кроманьонские скелеты, никто даже не
догадывался, каким большим окажется число этих первых современных людей и
сколького они достигли, распространяясь по всему миру и учась вести
полноценное существование в любой из его областей. Тем не менее находки эти
произвели сенсацию, так как, казалось, давали ответ на некоторые
злокозненные вопросы о происхождении человека.
Кроманьонцы, несомненно, были предками современного человека. И столь
же несомненно они жили так давно, что пользовались каменными орудиями и
убивали животных, исчезнувших с лица планеты в доисторические времена. И
все же они не выглядели настолько древними и настолько непохожими на
современных людей, чтобы служить опровержением библейского рассказа о
происхождении человека.
Французские специалисты с шовинистическим жаром утверждали, что
кроманьонец возник именно там, где были впервые обнаружены его останки, —
во Франции, и чуть ли не договаривались до того, что земной рай находился
как раз в долине Везера (там в первые были найдены кроманьонские скелеты).
Другие полагали, что местом его рождения — в полном согласии с легендами —
был Ближний Восток, откуда он переселился на запад. Один антрополог,
поклонник Востока, объясняя возвышение человека от пещерной грубости до
викторианского совершенства, утверждал, что именно на Ближнем Востоке люди,
пройдя три ступени Дикости (Нижнюю, Среднюю и Верхнюю), прошли затем три
ступени Варварства (Нижнюю. Среднюю и Верхнюю) и достигли просвещенной
ступени Цивилизации.
Даже сторонники новых идей эволюции, подобно своим более
консервативным коллегам, строили гипотезы о том, где возник кроманьонский
человек, но уклонялись от того, чтобы конкретно объяснить, как он мог
развиваться из своих предшественников. Пока еще не было найдено никаких
материальных свидетельств, прямо связывающих его с более древними
«обезьянолюдьми» или «человекообезьянами», остатки которых начинали
находить в Европе. Эти существа (неандертальцы) обладали многими
человеческими чертами, но их черепа, и особенно лицевой отдел, придавали им
в глазах многих археологов середины XIX века роковое сходство с обезьянами.
Их считали очень дальними родственниками, эволюционным тупиком, находящимся
в стороне от прямой линии происхождения человека. Подавляющему большинству
специалистов того времени представлялось немыслимым, чтобы кто-то из них
мог развиться в современного человека.
Таким образом, хотя некоторые загадки и были словно бы разгаданы,
тайна, окутывавшая происхождение человека, все еще оставалась тайной.
Современный человек бесспорно мог быть потомком кроманьонца. Но в таком
случае от кого произошел кроманьонец? Первые намеки на ответ появились в
1931 году, когда в пещере Схул на горе Кармель (Палестина) неподалеку от
города Хайфа были найдены необычные окаменелости. В них сочетались
некоторые древние черты неандертальца, исчезнувшего около 35- 40 тысяч лет
назад, с более современными чертами кроманьонца, появившегося примерно в
тот же период. По-видимому, эти окаменелости принадлежали либо помеси
неандертальца с кроманьонцем, либо людям, которых застигли на месте
преступления, когда они карабкались со ступени на ступень эволюционной
лестницы.
Выводы, на которые наводят находки в Схуле, были приняты большинством
ученых только в шестидесятых годах. Но теперь господствует мнение, что
около 40 тысяч лет назад неандертальцы во многих областях мира развились в
различные родственные кроманьонскому типы современного человека — Homo
sapiens . Как ни странно, единственным местом, где не удалось обнаружить
переходных окаменелостей, оказался юго-запад Франции, приют кроманьонца в
точном смысле слова. Эти люди как будто совершенно не походили на обитавших
поблизости неандертальцев, и было высказано предположение, что они
переселились во Францию откуда-то еще и вытеснили более примитивных местных
обитателей.
Но откуда они пришли? Вполне возможно, что с Ближнего Востока, и не
исключено даже, что из тех мест, где были найдены Схулские окаменелости.
Однако точно этого никто не знает. Правда, теперь уже можно набросать общую
схему происхождения чело века. Сегодня, примерно через 1,3 миллиона лет
после появления на Земле первого человека, его эволюция прослеживается от
последнего из его дочеловеческих предшественников — австралопитека —
первого человека Homo erectus (человека прямоходящего), а от него к Homo
sapiens (человеку разумному), виду, который включает неандертальца,
кроманьонца и нас.
После открытия кроманьонского человека его окаменелости начали
обнаруживаться по всему миру — в Венгрии, Советском Союзе, на Ближнем
Востоке и в Северной Африке, а также в Южной Африке, Китае, Юго-Восточной
Азии и даже в Австралии и Северной Америке. Разумеется, далеко не все
скелеты полны, а от некоторых сохранились лишь фрагменты, но повсюду они,
если воспользоваться термином специалистов, имеют анатомически современный
характер. Во-первых, их кости обычно легче костей их предшественников. Во-
вторых, кроманьонский череп во всем похож на черепа современных людей:
четко выраженный подбородочный выступ, высокий лоб, мелкие зубы, объем
мозговой полости, соответствующий современному, а кроме того, ему —
впервые! — свойственны физические особенности, необходимые для формирования
сложной и четкой речи.
Расположение полостей носа и рта у кроманьонца, удлиненная глотка
(отдел горла, помещающийся непосредственно над голосовыми связками) и
гибкость языка давали ему возможность оформлять и издавать четкие звуки,
гораздо более разнообразные, чем те, которые были доступны ранним людям, и
несравненно быстрее. Однако за дар речи современному человеку пришлось
заплатить дорогую цену — из всех живых существ только он один может
задохнуться, подавившись пищей, так как его удлинившаяся глотка служит и
преддверием пищевода. Хотя кроманьонцы, где бы они ни жили, обладали
анатомически современным телом, внешность их отнюдь не была одинаковой.
Кости, найденные на территории Советского Союза, отличаются от костей,
найденных во Франции, Африке или Китае; возможно, даже кроманьонцы,
обитавшие в пределах одной области, не походили друг на друга. Некоторые
антропологи полагают, что разнообразием внешних признаков кроманьонец мог и
превосходить своих современных потомков: меньшая подвижность его популяций
препятствовала выравниванию различий, и группы имели тенденцию сохранять
свои особые черты. Такое разнообразие людей кроманьонской эпохи вначале
запутало ученых. Хотя кости не дают возможности установить цвет кожи или
форму волос, соблазн одеть кости плотью был слишком велик — и породил
немало странных идей. Чуть ли не до середины XX века многие специалисты
верили, будто непосредственные предки современных негров и эскимосов жили
бок о бок на юге Европы. Гримальдийские окаменелости, найденные в пещере на
итальянской Ривьере, были определены как «негроидные» на основании того,
что их верхние и нижние челюсти выдавались вперед, как у некоторых
современных негров, однако позднее выяснилось, что челюсти эти просто
деформировались в земле. Единственный «эскимос», найденный во Франции
вблизи Шанселада, был сочтен эскимосом только из-за широких скул и тяжелой
нижней челюсти. Но в тридцатых годах антропологи уже убедились, что эти
черты типичны и для многих других народностей. К тому же человек,
реконструировавший шанселадский скелет, по-видимому, расположил кости носа
точно наоборот.
Однако, пока эта ошибка не была обнаружена, существовало убеждение,
будто современные эскимосы возникли на юге Франции и следовали за
отступающими ледниками на северо-восток через Европу в Сибирь, а затем
через Берингов пролив в арктические области Северной Америки — поистине
рекордное переселение и по расстоянию, и по времени!
Хотя итальянские негры и французские эскимосы оказались ошибкой,
кроманьонцы тем не менее в разных местах выглядели по-разному. Как и у
современных людей, в отдельных географических зонах сложились свои
физические типы, которые могли даже различаться от места к месту внутри
одной области. Некоторые различия объяснялись характером окружающей среды —
климатом, пищевыми ресурсами и т. д. Такие физические признаки, как высокий
и низкий рост, темная и светлая кожа, прямые и курчавые волосы,
складывались на протяжении тысячелетий, когда человеческий организм
приспосабливался к жаре или холоду и к определенному количеству солнечного
света. Тело коренастых, плотно сложенных эскимосов, например, лучше
сохраняет тепло, чем тело высоких худощавых африканских негров, у которых
площадь кожи, охлаждаемой соприкосновением с воздухом, заметно больше.
Точно так же длинные прямые волосы и густые бороды, по мнению антрополога
Бернарда Кэмпбелла (Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе), возможно,
помогали сохранять тепло в холодном климате, а курчавые волосы были
приспособлением, защищающим голову от тропического солнца — ведь такие
волосы характерны для генетически неродственных народностей в Африке и на
островах Южной части Тихого океана.
Одновременно биологическим развитием кроманьонского человека шло и
его культурное развитие, которое проследить гораздо легче. Изменения в
культуре происходят быстрее биологических и оставляют неизмеримо больше
разнообразных следов. Стоянки и материальные свидетельства будничной жизни
могут сказать очень много о том, насколько эффективно люди использовали
свои физические возможности и свой интеллект на данной стадии развития.
Например, когда появился кроманьонец, человек уже прочно утвердился в
различных областях мира. Он расселился из щедрых тропиков и приспособился к
более суровым требованиям климата умеренной зоны. Из Африки и Юго-Восточной
Азии он распространился на север, в Европу и Китай, но в мире оставалось
еще немало мест, куда не ступала его нога — Сибирь, Арктика, Австралийский
континент, Новый Свет во всей протяженности. Кроманьонец поселился и там.
Благодаря своему умению приспосабливаться к различным условиям (хотя
некоторую роль тут сыграли и изменения климата) он утвердился на Земле
повсюду, где только может обитать человек.
Кроманьонец жил в конце ледникового периода, а точнее — в конце
Вюрмского оледенения. Потепления и похолодания сменяли друг друга довольно
часто (разумеется, в масштабах геологического времени), и ледники то
отступали, то наступали. Если бы в то время поверхность Земли можно было
наблюдать с космического корабля, она напоминала бы разноцветную
поверхность колоссального мыльного пузыря. Прокрутите этот период так,
чтобы тысячелетия укладывались в минуты, и серебристо-белые ледяные поля
поползут вперед, точно пролитая ртуть, но их тут же отбросит назад
развертывающийся ковер зеленой растительности. Береговые линии заколеблются
оттого, что синева океана будет то расширяться, то сужаться. Острова будут
вставать из этой синевы и снова исчезать в ней ее перегородят естественные
дамбы и плотины, образуя новые пути для переселения человека. По одному из
этих древних путей кроманьонец отправился из нынешнего Китая на север, в
холодные просторы Сибири. А оттуда он, вероятно, прошел посуху через
Берингию (где теперь Берингово море) в Северную Америку.
Однако до Австралии он добрался, по-видимому, не благодаря
климатическим изменениям. Хотя огромные ледяные шапки последнего оледенения
связали такое количество воды, что уровень океанов и морей понизился на 120
метров и материки получили значительные дополнительные пространства суши,
между Австралией и Юго-Восточной Азией перешейка все-таки не образовалось.
Вода отступила от относительно мелкого Зондского шельфа, Калимантан, Ява и
Суматра слились в один большой остров, а между ними и материком появилось
множество мелких островов, так и манивших перебраться с одного на другой.
Но между Австралией и азиатским континентальным шельфом оставались
восьмикилометровые глубины Яванского желоба — без малого сто километров
открытого моря. Как могли люди, жившие в кроманьонские времена, перебраться
через такую водную преграду?
Прежде считалось, что нога человека впервые ступила на этот крупный
остров-континент примерно 8-10 тысяч лет назад, когда предки нынешних
аборигенов переселились туда на лодках, предположительно из Юго-Восточной
Азии. В то время, по-видимому, уже существовали лодки, пригодные для
морских плаваний. Затем в тридцатых годах ряд находок заставил
предположить, что человек попал в Австралию гораздо раньше, а в 1968 году
археологи, работавшие близ озера Мунго, в Новом Южном Уэльсе, обнаружили
скелет женщины, жившей 27 тысяч лет назад, а также различные предметы,
датируемые тридцатом тысячелетием до нашей эры, то есть временем много
более давним, чем первые археологические указания на существование лодок.
Тем не менее эта одинокая дама анатомически была бесспорно современной,
истинной Нота sapiens.
Очевидно, люди, жившие более тридцати тысяч лет назад в Юго-Восточной
Азии, уже тогда изобрели какой-то тип судна. Был ли это простенький плот из
связок бамбука или тростника, предназначенный для прибрежной ловли рыбы?
Или примитивное подобие выдолбленной пироги, которой пользуются современные
меланезийцы? Еще более загадочен вопрос о том, каким образом это суденышко
со своими пассажирами попало в Австралию. Занесло ли их туда капризное
течение или, согласно одной крайне смелой гипотезе, гигантская волна, вроде
той, которая прокатилась от острова Кракатау во время вулканического
извержения в конце XIX века? Или они отправились в Австралию сознательно? А
если так, то что побудило их к этому?
Не следует думать, будто кроманьонского человека отличала любовь к
путешествиям ради самих путешествий — географические исследования не
входили в число его главных культурных достижений. Как все прежние охотники-
собиратели, он переселялся из одного места в другое только в поисках пищи,
хотя средства, которыми он располагал — его орудия, охотничьи приемы,
социальная организация, типы жилища — далеко превосходили то, чего удалось
достигнуть его предшественникам. Его рацион включал все виды пищи, какие
дает природа, и он добывал ее с несравненной сноровкой. Кроманьонец, как
никто, умел жить только дарами природы и жить припеваючи — в этом отношении
с ним не могут сравниться не только его предшественники, но и преемники.
Когда первые люди научились охотиться, они получили с мясной пищей
новый источник энергии, недоступный их вегетарианским праотцам. Добывая
кочующих травоядных — а иногда и плотоядных, охотничья территория которых
выходила за пределы его собственной — он начал получать энергию пищевых
ресурсов более широкого диапазона, так как эти животные находили свой корм
там, где он сам не бывал. Когда же расселение привело его в зону умеренного
климата, где травоядные иногда кочуют между зимними и летними пастбищами,
человек начал получать энергию из источников, находящихся в отдалении, а
иногда и совершенно иных, чем те, которыми он располагал непосредственно в
месте своего обитания. Неандерталец, добывая оленей в Дордони, извлекал
пользу из северных пастбищ и прибрежных равнин, где часть года паслись эти
олени, но куда он сам если и попадал, то крайне редко. Ученые называют
такое «дистанционное» получение пищи «существованием за счет даровых
ресурсов». Из всех способов приспособления живых организмов для получения
питания из окружающей среды этот способ — если не считать прямого
подчинения ее себе — наиболее эффективен. Только с развитием земледелия
человек получает возможность использовать природу еще полнее.
Ко времени появления кроманьонцев люди уже использовали даровые
ресурсы мигрирующих животных в дополнение к растительной пище. Кроманьонец
проделывал то же с несравненно большим успехом. Благодаря более острому
интеллекту и более совершенному оружию он добывал животных в таких
количествах, что мог уже выжить в Арктике, где растительная пища настолько
скудна, что человек пользуется почти одними даровыми ресурсами. По всей
Сибири, от Енисея на западе до Камчатки на востоке, советские археологи
ведут раскопки и более чем в десяти местах уже отыскали доказательства
того, что человек обитает здесь не менее 30 тысяч лет. Тогда сибирские зимы
были длиннее и холоднее, чем сейчас, а на месте нынешней Таити простирались
степи, где не было почти никакой защиты от свирепых ветров. В метре под
поверхностью почвы начинался слои вечной мерзлоты, препятствовавшей
развитию растений с мощной корневой системой. Однако сочным травам и
низкорослым кустарникам вполне хватало и этой почвы, и стадные животные
прекрасно чувствовали себя на этих пастбищах.
Собственно говоря, Сибирь была охотничьим раем, и кроманьонский
человек благоденствовал там, несмотря на холодный климат. Мусорные кучи
возле его стоянок — это подлинные коллекции костей северного оленя, диких
лошадей, антилоп, мамонтов и зубров, а порой он, по-видимому, справлялся с
медведями и львами. Немало там костей песцов и волков, но хотя их мясо,
возможно, использовалось в пищу, добывались они скорее всего ради пушистых
шкур, из которых сибирские кроманьонцы шили себе одежду. И наконец,
некоторые мусорные кучи содержат свидетельство того, что эти кроманьонцы,
как и другие, начинали использовать и совершенно новые источники пищи —
птиц и рыб.
Рыболовство у этих сибирских групп было, вероятно, только летним
занятием, так как зимой реки покрывались метровым слоем льда. Из птиц
они в основном добывали куропаток, которые обитают на земле, летают
медленно, а потому представляют собой относительно легкую добычу.
Однако некоторые антропологи полагают, что они охотились и на
водоплавающих птиц. Возможно, они умело сбивали их на лету
метательными снарядами, а возможно, ловили в силки вроде тех, какими и
теперь пользуются нетсиликские эскимосы на севере Гудзонова залива.
Это хитроумное приспособление из тонких сыромятных ремней с приманками
из кусочков рыбы. Когда птица опускается на приманку, камень,
удерживающий ремни, смещается, и они опутывают ноги неосторожной
птицы, после чего ее уже нетрудно схватить и убить.
В таком суровом краю, где зимы были долгими и жестокими,
существование сибирских кроманьонцев в отличие от вольготной жизни их
тропических с временников должно было опираться на тщательные расчеты и
планы. В разгар морозов они укрывались в теплых крытых шкурами жилищах с
каменными основаниями, вкопанными в землю на целых три четверти метра. В
почти столь же суровых условиях тогдашней Украины примерно такие же жилища
строились настолько большими, что свободно вмещали от 15 до 20 человек. В
ледниках за каменными фундаментами хранились запасы мяса, рассчитанные на
много дней. Частично оно было заморожено, а частично провялено на солнце
или прокопчено в дыму очага. В уютном свете нескольких открытых очагов эти
люди коротали темное зимнее время, вырезая орудия и украшения из кости,
обмениваясь охотничьими историями, наставляя детей. А когда кто-нибудь из
членов их группы умирал, его хоронили с любовью и заботливостью. На
раскопках в Мальте у южной оконечности Байкала археологи обнаружили могилу
со скелетом четырехлетней девочки, украшенной «диадемой» из бивня мамонта,
таким же браслетом и ожерельем из 120 бусин. Рядом лежали другие предметы,
сделанные из кости — погребальные дары девочке от тех, кому она была
дорога.
Пока эти самые северные предки современного человека учились
преодолевать трудности холодного климата, другие кроманьонцы, жившие более
чем на полпути от них к Южному полюсу, в сравнительно мягких климатических
условиях, приспосабливались к радикальному изменению окружающей среды.
Южноафриканская пещера Нельсон-бей находится примерно в пятистах километрах
к востоку от Кейптауна, на берегу Индийского океана. Она расположена на
шестидесятиметровом, сложенном из песчаника обрыве, метрах в двадцати над
современным пляжем, и в кроманьонские времена в ней постоянно жили
сменявшие друг друга группы, причем первая группа обосновалась там 18 тысяч
лет назад. Вход в пещеру обращен на юг и имеет в ширину 30 метров. За ним
находится обширное помещение высотой около 9 метров, а глубиной от 30 до 45
метров. В дальнем конце пещеры бьет ключ — как бил и 35 тысяч лет назад,
так что ее обитателям можно было не думать о пресной воде. У этого жилища
было множество естественных преимуществ, и нет ничего удивительного в том,
что оно служило приютом четыремстам поколениям охотников-собирателей, не
покинувших его даже тогда, когда доступные им пищевые ресурсы в
окрестностях пещеры радикальным образом изменились.
Первые шесть тысяч лет после того, как в пещере обосновался
современный человек, вокруг простирались заросшие травой открытые равнины,
усеянные невысокими деревьями — нечто вроде современной африканской
саванны. До моря было почти восемь — десять километров, и обитатели Нельсон-
бей, по-видимому, никогда не бывали на его берегу — этот горизонт не
содержит никаких окаменелостей морских животных. Первые жильцы этого дома
питались тем, что было вокруг. Женщины собирали ягоды и семена, выкапывали
съедобные корни и луковицы, а мужчины охотились на дичь, которой
изобиловала равнина вокруг, — на антилоп, страусов, павианов и таких ныне
вымерших животных, как гигантский буйвол, весивший более полутора тонн, и
столь же внушительный бубал, огромный, как современный першерон. Охотились
они и на кустарниковых кабанов, и на бородавочников, вооруженных грозными
клыками злобных животных, которые кочуют стадами и очень опасны: нередко
они поворачивают и всем скопом бросаются на преследующего их охотника.
В этот период обитатели пещеры Нельсон-бей вероятно, оставались в ней
круглый год, если не считать отдельных охотничьих экспедиций, и приложили
немало усилий, чтобы сделать свой дом еще более удобным. Они обложили очаги
камнями и, возможно, защитили их от ветра, построив между ними и входом
полукруглую загородку во всяком случае, ямы от столбов более поздней
загородки сохранились там до сих пор. Между столбами, возможно,
подвешивались шкуры, или укладывался хворост, или ставился палисад из
жердей. Зимой и особенно по ночам эта загородка, вероятно, играла большую
роль: климат Южной Африки был тогда холоднее, чем теперь, и очень влажным —
примерно как в Сиэтле на севере Тихоокеанского Побережья США. Снаружи земля
поблескивала инеем или бывала припорошена легким снежком.
Около двенадцати тысяч лет назад этот образ жизни изменился внезапно
(в масштабах геологического времени) и радикально. Всемирное потепление,
длившееся четыре-пять тысяч лет, растопило столько льда, что уровень океана
поднялся выше уровня восьмидесятикилометровой равнины Нельсон-бей. Почти
как река, когда она в половодье выходит из берегов и стремительно
разливается по соседним низинам, море довольно быстро затопило пологую
равнину, и вскоре его волны уже плескались всего в нескольких кило метрах
от обрыва, где находилась пещера. Когда пастбища исчезли под водой, стада,
естественно, ушли во внутренние области, и было бы столь же естественно,
если бы обитатели пещеры Нельсон-бей последовали за ними и нашли себе новое
жилище в другом месте.
Но они так не поступили. По какой-то причине — быть может, из
привязанности к «дому», какой она была в каменном веке, пещера оставалась,
так сказать, главной базой, хотя в ней уже не жили круглый год. Летом ее
обитатели отправлялись в длительные охотничьи экспедиции, выслеживая и
убивая добычу, собирая луковицы, ягоды и семена, входившие в их рацион на
протяжении многих столетий. Зимой они, однако, возвращались в пещеру
Нельсон-бей, чтобы использовать еще один источник энергии — пищу, добытую в
море.
Женщины теперь не собирали семена и не копали корни, а в часы отлива
искали съедобные моллюски — блюдечки и морское ушко — отрывая их от скал на
отмелях и в более глубокой воде. Подспорьем в этой работе им служил
двадцатисантиметровый плоский костяной нож, и, вероятно, у них с собой были
какие-нибудь корзинки или кожаные мешочки, в которые они складывали добычу.
Они настолько наловчились собирать этот новый тип пищи, что археологи
обнаружили слои раковин толщиной до шести метров. Вонь от этих куч,
наверное, стояла до небес достаточная причина, чтобы эти более поздние
обитатели пещеры Нельсон-бей периодически покидали свое жилище, как делают
не которые современные аборигены, когда они уже не в состоянии справляться
с накапливающимися отбросами. Во время сезонных отсутствий обитателей
пещеры грызуны, морские птицы и свирепые морские ветры успевали сыграть
роль мусорщиков.
Пока женщины собирали моллюсков, мужчины ловили рыбу или отправлялись
за несколько километров по берегу к скалистому мысу, где устроили лежбище
капские котики. Для того чтобы убивать котиков на лежбище, где они
собираются многими тысячами, большого искусства не требуется. Охотники из
пещеры Нельсон-бей, вероятно, применяли те же приемы, что и котиколовы XX
века, то есть просто шли среди бесчисленного множества животных и били их
по головам тяжелыми дубинами. Ластоногие прибавили еще один даровой ресурс
к рациону кроманьонца — летом они живут в открытом море в сотнях километров
от побережий и питаются мелкой рыбой и головоногими моллюсками.
Возможно, доисторические котиколовы приобрели не просто новый источник
пищи. Эскимосы, чья экономика в значительной степени строится на добыче
тюленей, используют жир этих животных для светильников, их сухожилия — как
нитки и бечевки, а их непромокаемые шкуры идут на изготовление одежды,
мешков и даже лодок (эскимосский каяк — это деревянный или костяной остов,
обтянутый тюленьей шкурой). Обитатели пещеры Нельсон-бей, вероятно, не
находили для своей добычи столь разнообразного применения. Они, например, в
отличие от эскимосов вряд ли нуждались в одежде из тюленьих шкур и, хотя
жили около моря, наверное, вообще не рисковали плавать по нему — прибой в
окрестностях пещеры Нельсон-бей очень высок и его огромные волны пользуются
известностью у любителей серфинга во всем мире. Но вот каменные светильники
с тюленьим жиром вполне могли служить в пещере Нельсон- бей добавочным
источником освещения, помимо пламени очагов.
Известно также, что обитатели этой пещеры ловили по меньшей мере
четыре вида рыб. В одной окаменелости из их пещеры удалось опознать
морского карася — крупнозубую рыбу, которая и сейчас часто навещает эти
воды, подплывая к берегу и скусывая мидий с камней. Ее могли поймать на
наживку из мидии, прикрепленную к вырезанной из кости или дерева распялке —
недавнему изобретению кроманьонца Жизнь обитателей пещеры Нельсон-бей
обрела четкий распорядок, связанный с добыванием пищи: через определенные
промежутки времени они перебирались из одной местности в другую — от моря
во внутренние области и обратно — и меняли рацион, состоявший главным
образом из продуктов моря, на традиционный, объединяющий мясную и
растительную пищу, добываемую на суше. Однако в семи тысячах кило метров
оттуда, на берегах Нила, обитали другие кроманьонцы, которые могли добывать
всю эту разно образную пищу, никуда не уходя, — и они жили на одном месте.
Примерно 17 тысяч лет назад группы по меньшей мере с пятью разными
инвентарями орудий обосновались на широкой равнине Ком-Омбо, в 45 кило
метрах ниже по течению от нынешней Асуанской плотины, и жили там около пяти
тысяч лет, пока какое-то изменение климата — возможно, длительная засуха —
не изменило их образа жизни. Там они сделали тот шаг, который через
несколько тысяч лет положил начало земледелию. Они добывали достаточное
количество определенной растительной и животной пищи, чтобы обосноваться на
одном месте и круглый год существовать на своем специализированном рационе.
Хотя они еще не сеяли злаковых, но, во всяком случае, собирали семена диких
злаков систематически и эффективно.
Тогда, как и теперь, равнина Ком-Омбо тянулась перпендикулярно
течению Нила на восток. Ее плоский овал занимал 642 квадратных километра —
крупнейшая из таких равнин в Верхнем Египте. Ее охватывали два вали (сухие
русла, эпизодически наполняющиеся водой), которые начинались в горах за
восточной пустыней у западного берега Красного моря, и во многих местах
пересекали рукава и протоки Нила, который с августа до конца октября нес
огромные массы воды от своих истоков в Восточной Африке, где в это время
выпадали муссонные ливни. С марта по август на равнине Ком-Омбо наступал
сухой сезон, хотя, возможно, менее сухой, чем в наши дни, так как климат
Северной Африки 17 тысяч лет назад был в целом более холодным и влажным,
чем теперь.
Эти сезонные изменения приводили к постоянной смене животных на
равнине. Дикие быки паслись там, когда вода стояла высоко и трава была
молодой и сочной. С наступлением сухого сезона туда откочевывали газели и
бубалы, так как условия там становились похожими на условия в их родной
саванне. Когда вода в реке стояла высоко, можно было добывать сомов,
окуней, мягкокожистую нильскую черепаху и бегемотов. И круглый год там
водились все возможные птицы — и местные и перелетные, которых гнала в
Африку холодная европейская зима. Археологи, раскапывавшие поселения
различных охотничье-собирательских групп Ком-Омбо, обнаруживали кости уток,
гусей, бакланов, цапель, крохалей, окоп, орлов, журавлей и кроншнепов. Все
эти разнообразные животные и птицы находили обильный корм на равнине,
значительная часть которой густо поросла злаками, возможно, родственными
сорго и ячменю.
Не удивительно, что разнообразные пищевые ресурсы Ком-Омбо, ее речки
и обширные луга привлекали туда множество людей. Археологи полагают, что на
равнине одновременно обитало от 150 до 200 человек, то есть по два человека
на пять квадратных километров — значительная перенаселенность по меркам
каменного века. И, по-видимому, такая теснота привела к очень интересным
результатам. Каждая группа (примерно 25-30 человек), обитавшая на берегу
той или иной протоки, вырабатывала свой особый образ жизни. Иногда
«фирменным знаком» группы было особое орудие, а иногда — особый способ
добывания пищи. Возможно, такая специализация была следствием конкуренции,
но возможно, что, вдруг оказавшись в очень населенном мире, люди пытались
установить какой-то общественный порядок, укрепить единство группы.
Особенно поразительной была специализация группы, в жизни которой
злаки начали играть беспрецедентную роль. Эти люди жали колосья диких
злаков и собирали столько зерна, что большая часть их пищевых потребностей
могла покрываться им одним. Среди оставшихся от них предметов есть каменные
серпы и массивные зернотерки-плиты с неглубокой выемкой в середине для
зерна и дисковидные камни — терки. Сходные приспособления для перетирания
кукурузы существовали у индейцев американского Юго-Запада.
Материалом для зернотерок Ком-Омбо служил песчаник — их и находят у
подножия обрывов, сложенных из песчаника, причем они обычно лежат рядом по
несколько штук. Археологи считают, что перетирание зерна было групповой
деятельностью, как, возможно, и сбор колосьев. Когда зерно в каком-то месте
поспевало, вся группа рвала колосья или срезала каменными серпа ми и
уносила к зернотеркам, где их молотили (вероятно, просто ногами) и
«мололи».
Однако, если не считать серпов и зернотерок, других предметов, связанных с
уборкой зерна, не сохранилось. Молотили ли обитатели Ком-Омбо колосья
связками палок, как некоторые племена с примитивным земледелием делают еще
и сейчас? Освобождали ли они зерно от мякины, подбрасывая его в воздух в
ветреный день? И в чем они доставляли зерно «на мельницу»? Преемники этих
доисторических людей искусно плели из нильского тростника и луговых трав
всевозможные корзины. Так, может быть, они тоже умели плести и изготовляли
примитивные циновки, чтобы ссыпать на них зерно?
Но даже еще интереснее — что они делали с зерном? Предположительно варили
каши и мясные похлебки. Но раз они перетирали зерно в муку, напрашивается
вывод, что они изготовляли какой-то хлеб — быть может, просто смешивали
муку с водой и пекли пресные лепешки на раскаленном камне, как это еще в
ходу у многих современных народностей. Некоторые ученые предполагают даже,
что они, кроме того, могли изготовлять из зерна пиво.
В плодородных долинах Египта, на холодных равнинах Сибири, на южном
побережье Африки кроманьонский человек доказал, что он способен не только
выжить, но и благоденствовать в самых разных условиях. Он побеждал холод.
Когда мяса не хватало, он переходил на рыбу. Он предусмотрительно убирал
общими усилиями все зерно сразу, что требовало умелого планирования. После
вековых кочевок с места на место вслед за дичью или в поисках сезонных
съедобных растений, он наконец сумел перейти к оседлому образу жизни,
используя все ресурсы одной местности. Короче говоря, он становился
господином мира, в котором обитал.
Изменения в материальном положении неизбежно приводили к глубоким
изменениям в его физическом состоянии и образе жизни. Начать с того, что
он, вероятно, был гораздо здоровее своих предшественников. Благодаря более
регулярному питанию и более сбалансированной диете он должен был стать
более сильным и энергичным, способным догонять или загонять животных, на
которых охотился. Воз можно, он и жил дольше, и эти лишние годы ю только
позволяли ему накапливать больше знаний но и полнее передавать их детям и
внукам.
Умение эффективно добывать пищу дало кроманьонцу и другие
преимущества, креме более крепкого здоровья. Возможность вести более
оседлую жизнь позволяла ему накапливать всякие полезные предметы в
количествах, которые были бы немыслимы, если бы он по-прежнему
непрерывно кочевал. В Централь ной Европе, например, в нескольких
кроманьонских поселениях их обитатели лепили предметы из глины и даже
обжигали их в куполообразных печах. Но важнее материального богатства
было накопление практических и социальных знаний и наблюдений, которые
дали кроманьонцам основу для создания языка, искусства и религии, а
также сложных форм социальной организации, являющихся признаками
полностью развитых человеческих культур.

Телосложение кроманьонца было современным, ум — острым, мастерство —
высокоразвитым, искусство — великолепным. Ну, а его сознание, его духовная
жизнь? Владел ли он средствами выражать свое отношение к природе? О чем
говорят его рисунки, если не считать тонкого эстетического восприятия?
Может быть, они выражали веру в сверхъестественное? Были данью таинственным
силам? Магически ми заклинаниями? Обладал ли он религией? Ответы на все эти
вопросы, разумеется, не идут дальше логических построений, и специалисты
спорят и будут спорить о всевозможных тонкостях. Но одно несомненно: в
кроманьонские времена была достигнута важнейшая ступень интеллектуального
развития человека — способность оперировать символами.
Символы — это ключи к интеллектуальной и духов ной жизни человека.
Алфавиты, слова, цифры, календари, картины, храмы — все это символы,
несущие смысл, который не исчерпывается ими самими. Увенчанный рогами
головной убор кроманьонского шамана и митра епископа — равно символы,
говорящие о занятиях и статусе тех, кто их носит. Любые церемонии и обряды
всегда символичны, имеют ли они политический, религиозный или магический
характер: свечи в алтаре современной церкви и мерцающие огоньки плошек с
жиром, освещавшие рас писанные стены кроманьонских пещер — это равно
реквизит символического действа.
Пещеры по самому своему характеру благоприятствуют возникновению магии.
Всякий, кто углублялся в доисторические пещеры больше чем на несколько
шагов, несомненно, ощущал что-то таинственное в неровных стенах и сводах, в
темных углублениях и ответвлениях. Свет фонарей наполняет их
фантастическими тенями и образами. У каждой пещеры есть свои, присущие
только ей особенности, свое настроение — от церковной торжественности Альта-
миры до длинных извилистых коридоров Комбарели и переходов и странно
манящих ниш Фон-де-Гама.
Но почти во всех них есть укромные места, которые могли быть
святилищами или служить для каких-нибудь ритуалов или обрядов. Некоторые из
таких мест находятся в труднодостижимых расселинах и провалах, из чего,
возможно, следует, что, в доисторические времена они считались священными
именно благодаря недоступности.
Некоторые археологи полагают, что эти тайные святилища предназначались для
инициаций. Быть может, кроманьонские подростки должны были полз ком
пробираться по темным сырым туннелям, страшась заблудиться, а то и
преодолевая слабость, вызванную длительным постом, — и вознаграждались за
все, увидев мерцающие светильники и бегущее животное на стене или какое-
нибудь другое магическое изображение. Хотя у нас нет прямых доказательств
существования инициаций в доисторическую эпоху, но во многих древнейших
письменных памятниках мы находим упоминания о подобных церемониях,
проводившихся в столь же внушительной обстановке. И вполне вероятно, что
люди с таким живым умом, как кроманьонцы, во многом еще пребывавшие под
властью природы, постоянно сталкивающиеся с опасностями и невзгодами, как
воображаемыми, так и вполне реальными, использовали свои пещеры отнюдь не
для простых и будничных целей.
Одно из наиболее эффектных мест для инициаций было обнаружено в предгорьях
французских Пиренеев, где речка Вольп соединяет две системы пещер. Она
протекала по землям графа Анри Бегуэна, археолога и профессора Тулузского
университета. У графа было три сына. Они прослышали, что речка исчезает в
огромном лабиринте подземных залов и туннелей. И как-то летом 1912 года они
на плоту из пустых канистр поплыли по течению Вольп к склону холма, где она
уходила под землю, точно адская река Стикс.
После нескольких поворотов они достигли большой темной галереи и
вытащили плот на галечный пляж. Затем, подняв фонари, они прошли по туннелю
длиной около 20 метров и оказались в подземном зале с озером посредине.
Впоследствии этот зал получил название «Брачный Покой» из-за белого кружева
своих сталактитов и сталагмитов. В даль нем конце Брачного Покоя они
вскарабкались на крутой двенадцатиметровый откос и отбили несколько
сталактитов, чтобы проникнуть в коридор, который через несколько сотен
метров настолько сузился, что они протискивались через него с большим тру
дом. За коридором открылся еще один зал, усеянный окаменевшими костями
пещерных медведей (этого мальчики, конечно, не знали), а затем они
очутились в круглом зале и замерли от удивления, смешанного с робостью:
свет их фонарей упал на двух великолепных глиняных зубров, около шести
десяти сантиметров длиной каждый, прилепленных к большому камню, рухнувшему
со свода.
Странствуя под землей, сыновья графа Бегузна испытывали радостное
волнение и страх перед не ведомым, словно участники инициаций, и их отец,
осмотрев находку, пришел к выводу, что пещера, вероятно, использовалась
именно для таких целей. На глиняном полу в нише неподалеку от зала зуб ров
граф и его коллеги нашли под тонкой известковой коркой около пятидесяти
отпечатков человеческих пяток. Судя по их относительно небольшой величине,
это были следы пяти — шести подростков в возрасте от 13 до 15 лет.
Разумеется, и этих подростков могло привести туда простое любопытство.
Однако на полу неподалеку от отпечатков исследователи нашли несколько
глиняных палочек, которые, по-видимому, изображали маленькие фаллосы. Эта
почти недоступная ниша глубоко в недрах холма, возможно, служила когда-то
для совершения ритуалов, обеспечивающих плодовитость, была местом, где
мальчики несли стражу. Размножение зубров, естественно, не могло не
интересовать людей, для которых эти крупные животные были источником мяса и
шкур.
Два года спустя после открытия зала зубров граф и его сыновья начали
исследовать вторую пещеру, соединенную с первой. В честь мальчиков граф
назвал ее «Ле-Труа-Фрер»-«Три брата». И вновь в труднодоступном месте они
обнаружили явные указания на магические обряды. Преодолевая ставшие уже
привычными препятствия, они спускались в провалы, карабкались на откосы и
наконец через туннель, охраняемый нарисованными и вырезанными на стенах
львиными головами, вошли в колокола- образное помещение глубоко в недрах
земли.
Тут они увидели на стенах множество легких,.. как паутина, рисунков
самых разных животных. Это был словно колдовской зоопарк. Самка север- наго
оленя с передними ногами могучего зубра! А вел эту процессию гибрид с
человеческими ногами, с хвостом и рогатой головой — он приплясывал и играл
на музыкальном инструменте, похожем на флейту. Эта фигура неизбежно
вызывает в па- мята пляшущих сатиров и Панов ранней греческой мифологии с
их свирелями.
Однако самой поразительной фигурой, венчающей нишу, был «Владыка
зверей», словно бы охраняющий свое причудливое стадо (см. стр. 124). Оленьи
рога, гипнотические совиные глаза, лошадиный хвост, волчьи уши, передние
лапы медведя, человеческие ноги и половые органы — все это вместе создает
существо, источающее жизненную энергию, волшебный сплав звериных и
человеческих сил. Этот шедевр кроманьонского искусства нередко называют
«колдуном» или «шаманом».
В искусстве кроманьонцев нет прямых свидетельств того, что они
практиковали шаманство, но многие археологи видят в химерах вроде Владыки
зверей пещеры Ле-Труа-Фрер указание на такую возможность. В этом мнении их
укрепляет и Птицеголовый человек, обнаруженный на дне семиметрового про
вала в пещере Ласка. Бесхитростно нарисованное туловище напоминает стручок
с руками и ногами в виде палочек. На обеих его руках всего по четыре
пальца. Голова с клювом откинута. Возле него несколько странных атрибутов:
увенчанный птицей шест или палка (возможно, это изображение копьеметалки) и
грозное копье с зазубренным наконечником, прислоненное к огромному
смертельно раненному зубру со вздыбленной шерстью и кольцами кишок,
вываливающихся из брюха. А немного в стороне стоит, задрав хвост,
загадочный носорог, словно все это его ничуть не касается.
По мнению столь видного истолкователя кроманьонского искусства, как
аббат Брейль, это просто драматичная охотничья сцена, изображающая чело
века, который поразил зубра и в свою очередь был убит носорогом. Брейль был
так уверен, что рисунок изображает реальную смерть на охоте, что провел
раскопки в провале, проверяя, не был ли погибший охотник погребен под
рисунком, но ни каких костей не нашел.
Позже одни специалисты истолковали рисунок как символическое
изображение битвы между тремя кланами, чьими тотемными знаками были птица,
носорог и зубр. Другие усматривали в нем столкновение мужского и женского
начал — копье символизировало мужское начало, а зубр с овалами
вываливающихся внутренностей — женское. Согласно третьей гипотезе, принято
очень широко, птицеголовый человек — это шаман в маске, совершающий какой-
то ритуал и опрокинувшийся навзничь в трансе. В поддержку этой гипотезы ее
сторонники указывают, что птица на шесте (или копьеметалка) у народ Настей
Сибири часто ассоциировалась с шаманом.
Насколько подобные наблюдения можно экстраполировать в прошлое —
вопрос, разумеется, спорный. Но, во всяком случае, то, что сегодня известно
о шаманстве и его символике у некоторых племен охотников — собирателей (не
только в Сибири, но и в Южной Америке, Африке и других местах), может дать
представление о том, что думал первобытный человек о силах, которые
признавал более могучи ми, чем он сам.
Не только искусство указывает на то, что люди кроманьонских времен
находили более сложные способы преодоления смутных страхов, тревоги и
ощущения непонятного, которые, по-видимому, сопровождали Ласт их
самоосознания. Страх смерти и стремление понять, что она такое и к чему
ведет, свойственны именно людям и в полной мере были присущи кроманьонцам.
Найденные во Франции останки неандертальского мужчины, в могилу
которого было положено мясо, породили предположение, что еще неандертальцы
верили в загробную жизнь. Однако раскопки захоронений в Советском Союзе
неопровержимо доказали, что некоторые кроманьонские племена заботились о
пышности погребений гораздо больше, чем было принято считать, и хоронили
своих умерших со сложными символическими церемониями. Возможно, так
покойнику обеспечивалось приятное загробное существование, хотя и не
исключено, что все это, было символом земного положения умершего и должно
было производить впечатление на живых. Но в любом случае они проливают
новый свет на понятия каменного века о роскоши, а также на значение,
которое тогда придавалось смерти.
Раскопки захоронений давностью в 23 тысячи лет, проводившиеся в
области вечной мерзлоты, примерно в двухстах километрах к северо-востоку от
Москвы, принесли поразительные находки. В 1964 году были обнаружены остатки
двух скелетов; более сохранившийся принадлежал мужчине около 55 лет,
погребенному в меховой одежде, богато расшитой бусинами (см. стр. 34).
Могильная яма, а затем и покойник были обсыпаны красной охрой, которая,
когда завершился процесс тления, облепила кости скелета. Археологи
полагают, что красная охра либо символизировала кровь живых, либо должна
была при давать умершим более живой вид Под скелетом и на нем было найдено
около 1500 украшений из кости, просверленные клыки песцов, предположительно
составлявшие часть ожерелья, а также две дюжины браслетов из бивней мамонта
и бусы из того же материала, которые, по-видимому, были нашиты рядами на
кожаную одежду покойника.
Вторая важнейшая находка, относящаяся к 1969 году, была даже еще
более поразительной. В одной могиле оказались скелеты двух мальчиков,
положенных на спину головами друг к другу, так что че репа почти
соприкасались. Младшему было лет 7 — 9, старшему — лет на пять больше. Их
погребли в расшитой бусами одежде и с оружием, включая копья длиной около
2,5 метра, сделанные из выпрямленных бивней мамонта с очень тонкими
заточенными остриями. На обоих покойниках были браслеты и кольца из бивней
мамонта и, по-видимому,, какие-то головные уборы. Длинные булавки скрепляли
их одежду у шеи, чтобы им было тепло и уютно. Рядом со скелетами лежали два
жезла начальника.
Неизвестно, должны были все эти украшения и предметы обеспечить
мальчикам достойное существование в загробной жизни, или согревать и
утешать их души, или просто подчеркнуть видное положение их семьи в земном
обществе. Но каким бы ни было их назначение, они явно несли символический
смысл и для тех, кто положил их в могилу, знаменовали что-то иное, что-то
очень важное, ради чего стоило расстаться с внушительным количеством
ценного имущества. Этот обычай многие тысячелетия после эпохи кроманьонцев
поглощал немалую часть энергии человека и производимых им богатств.
В 1962 году некоторые указания на возможные интеллектуальные
достижения кроманьонцев были получены с помощью наук, непосредственно с
археологией не связанных. По-видимому, не исключено, что уже они
использовали символы таким образом, который много позднее привел к
возникновению письменности. Открытие это сделал Александр Маршек —
сотрудник гарвардского музея Либоди, — когда он работал над книгой о лунной
программе НАСА. Собирая материалы о зарождении точных наук, он увидел
фотографию небольшой обработан ной человеком кости, на которую 8 тысяч лет
на зад был нанесен ряд зарубок и царапин. Маршек знал, что такие насечки
часто встречаются на доисторических костях и камнях. И тут ему пришло в
голову, что это, возможно, вовсе не украшения и не счет убитых животных,
как полагали некоторые, а какие-то смысловые обозначения. Он пришел к
выводу, что 167 зарубок на этой кости могли отмечать фазы луны на
протяжении примерно шести месяцев. Наиболее интересной была овальная
дощечка, /вырезанная из оленьего рога и найденная в Лордони (см. стр. 138-
139). По одной ее стороне имеется полоса, состоящая из 69 четких меток.
Внимательно изучив дощечку, Маршек пришел к вы воду, что полоса эта не
может быть узором, вырезанным за один — два дня. Исследования под
микроскопом показали, что тот, кто вырезал метки, менял орудие, а также
силу нажима и характер удара 24 раза.
Метки, указывает Маршек, невелики и занимают очень небольшое
пространство, а потому, если бы они служили только для украшения, их скорее
наносили бы ударами одной силы по одному и тому же орудию, используя
одинаковый нажим. Но микроскоп показал обратное. Поскольку трудно
предположить, чтобы резчик так часто менял свои орудия, Маршек пришел к
выводу, что метки наносились постепенно, в разное время и разными
орудиями.
Этот вывод в свою очередь наводит на мысль, что метки представляли
собой систематическое обо значение чего-то, за чем резчик следил для себя
или для всей группы. Маршек решил, что каждая метка символизирует
отдельную ночь, а прихотливые извивы полосы схематически фиксировали точки
появления и исчезновения луны на протяжении двух с четвертью лунных
месяцев.
После новолуния наблюдатель, глядящий на юг, будет видеть, что
каждую новую ночь прибывающий лунный серп поднимается в небе все выше — и
так семь ночей. Но на восьмой день луна начнет опускаться дальше к востоку
— и так до пятнадцатой ночи, до полнолуния. Затем луна пойдет на ущерб, то
есть каждый поворот извилистой полосы примерно соответствует началу
очередной лунной фазы. В такой точке место и время появления луны 4
меняются на обратные. Если истолкование Маршека верно, значит, кроманьонцы
умели систематически собирать и фиксировать информацию
Большая часть панорамы кроманьонских времен, начинающейся около 40
тысяч лет назад и простирающейся до эпохи возникновения земледелия, об
работки металлов и строительства городов, окутана туманами и испещрена
обманчивыми тенями. Но по мере того, как археологи и антропологи
сопоставляют и соединяют все больше обрывков случайных сведений, жившие
тогда люди становятся нам ближе. Современный человек сознает, что он в
Какой-то мере еще разделяет страхи и чаяния своих братьев каменного века и
нуждается в тех же точках опоры. Как сказал археолог Грэхем Кларк
(Кембриджский университет): «Доисторический период вовсе не прожит людьми
давным-давно. Он все еще здесь, с нами»