ЭСТЕТИКА ПАНКА

Автор уполномочил себя заявить, что времени
выхода в свет первой попытки исследовать
эстетику панка /май 1989/ материал принялся
жить самостоятель- ной жизнью, и автор
снимает с себя всякую за него
ответственность.

Наверное, что такое панк, знает один
человек — Малькольм Макларен. Но он, к
сожалению, далеко. Он — в Лондоне.

Мх.

Я отрицаю все, и в этом — суть моя.
Затем, что лишь та то, чтоб с громом
провалиться
Годна вся эта дрянь, что на земле
живет…

Гете

1.

О панке я не знаю ничего.
Дело,скорее, в том, что для
осознания явления как такового нужно по меньшей мере наблюдать это
явление живьем. А в Совке панка как явления существовать не может — как
и во всяком тоталитарном государстве. И тем не менее, слово «панк» /даже
понятие «панк»/ достаточно живо вошло в современный русский язык — и не
только применительно к загнивающей буржуазной культуре. Трудный
подросток, эпатируя учительниц и восхищая одноклассниц до писка,
запросто способен объяснить свою прическу на общешкольной линейке тем,
что он — «собственно говоря,панк». «Комсомольская правда», не говоря уже
о каком-нибудь «Взгляде», способна выдать словосочетание «панк-группа»
или, того круче , «панк-команда»… А самым модным, разумеется, стало
это словцо в наших рок-журналах различного толка.Вплоть до того, что
=ДВР= позволяет себе публиковать материалы, заканчивающиеся тирадами
вроде:»Панк — показатель того, что общество больно. Это гной,
указывающий на обострение процесса.» Мало того, УРлайт — кроме того, что
припанковывает свою заднюю обложку — еще и развлекается типа «Егор Летов
и Sonic Youth».
…Так о чем, собственно, мы? Ах, о панке? Тогда объясните мне, чем
помянутый выше панк-подросток отличается от панка-Летова мл./коего и
поминать-то неприлично стало в последнее время/ — кроме возраста? Чем
ворон похож на письменный стол?
Вот несколько наиболее известных точек зрения по поводу того, что
такое панк:
В_а_р_и_а_н_т 1. Панк — это явление чисто социальное, один из путей
бунта молодежи капиталистических стран против всякого рода социальных
несправедливостей. Музыка при таком раскладе рассматривается как
надстройка, точнее — как пристройка. И не только музыка, а и весь пласт
культуры панка, который в лучшем случае низводится до сатиры. Бунт этот
неосознан, даже полусознателен, ему присущи определенные возрастные и
социальные рамки.

В_а_р_и_а_н_т 2 Панк — явление идеологическое: система неких
порядком вывернутых наизнанку ценностей, неприемлемых для нормального
человека, просто нежизнеспособное хулиганство. Те, кто сумел-таки купить
в советских магазинах венгерское издание французской книжки комиксов
«Histore du Rock», могут наблюдать между страничкой про симфрок и
страничкой про нью-уэйв именно такого стилизованного панка,
ковыряющегося в носу и параллельно громящего английский парламент.

В_а_р_и_а_н_т 3. Панк — явление культурное, точнее —
околокультурное, поскольку вряд ли полноценное. По-простому: не умел
делать музыку — пошел в панки. В реальной бытовой действительности панка
не существует. Есть лишь весьма ресурсоемкая атрибутика, с которой в лом
связываться.
Думаю, можно привести еще немало примеров подобного расчленения и
обессмысливания по частям… Вот еще, например: панк как определенная
музыкальная подкраска. Нынче не актуально говорить: грязно звучит. Нынче
скажут: звучит по-панковски. Панк, безусловно, несет в себе некие
музыкальные идеи, но не на обиходном уровне, который нам наиболее
удобен. Да сейчас и не о музыке речь. Не только о музыке . Ибо если уж
говорить о панке — так говорить о явлении культурной, интеллектуальной и
еще черт знает какой жизни, но именно как о явлении, пытаясь определить
особенности его эстетики, истоки возникновения и принципы
существования.В заголовке упомянуто лишь слово «эстетика» — значит, так
оно и будет. Без претензии на истину в последней инстанции, но и без
пресловутого запрограммированного желания найти именно то золото,
которое блестит.

2.

Первым человеком, который на моей практике пытался определить панк
как явление духовного движения человечества /а движение это, как
известно, идет отнюдь не по военно-коммунистической прямой/, обладающее
собственной эстетикой, т.е. собственными законами красоты и гармонии,
т.е. собственными представлениями о том, что есть красота и гармония
/правда, это — еще об одном аспекте рока и панка, психическом, но в
данном случае важен подход/…Так вот, этим человеком стал Егор Летов
/чур меня, чур!!!/, и чтобы не отсылать читателя к малодоступному даже
при типографском тираже московскому журналу УРлайт /N5-23/, приведу
кое-какие выдержки из летовского интервью:
-Если исходить из Достоевского, то с роком все получается так: На
каком-то этапе у Гессе появилась статья «Братья Карамазовы и закат
Европы». В ней был высказан тезис: Достоевский — первый пророк некоего
движения, четкого движения, согласно которому человечество делится на
два типа: потенциальные самоубийцы /люди, у которых во главе угла
своеволие, которые не боятся смерти — «нелюди»/ и все остальные. Рок в
настоящем виде — массовое движение «нелюдей», в нем человек — человек
только внешне, а по сути — сумасшедший… В моем понимании рок — это
движение античеловеческое, антигуманистическое, — некая форма изживания
из себя человека как психологически жизнеспособной системы.
Егор, безусловно, говорит о себе и о той музыке, которую делает
сам. И этот «внутренний» подход, «от ощущения», позволяет избежать той
расчлененности понятия, которой страдает большинство исследований. Мой
взгляд — «снаружи», но это сознательно, без желания проникнуть внутрь,
при стремлении «попасть в струю», в интонацию, естественном для
постороннего человека, который хочет понять. Не определить, но понять. К
тому же, это — попытка разобраться в эстетике панка как в одном из
упражнений духовной практики человечества в /чтоб круче звучало/ разрезе
социума. НЕ общества, а с_о_ц_и_у_м_а как такового: любого,
произвольного, возможно весьма абстрактного скопища человеческих особей,
а не какой-либо общественно-экономической формации, при относительно
небольшом их выборе.Если хотите — отчасти в пику приведенному выше
мнению о том, что панк — результат всякого рода кап- и соц-заморочек,
коих до фига и больше.
И вот еще что. Говоря о панке, мне удобнее оперировать
отечественными командами. Во-первых, оттого, что они более знакомы во
многих своих проявлениях — от пленок и живых концертов до интервью и
нормального общения. А во-вторых, оттого, что считаю важным вынести панк
за скобки конкретной страны — скажем Англии 70-х годов. Я склоняюсь к
тому, чтобы рассматривать панк как ветку или сук на едином дереве
саморазвивающейся культуры того, что называется человечеством. Но как
жанр искусства /и не только музыкального/, не как, опять-таки, метод
изображения или отражения действительности…
Думаю, уместно принципиальное сравнение по месту в едином
культурном пространстве, скажем, с таким понятием как романтизм /только
без рассуждений о приоритете, масштабности и социальных корнях/:
романтическая музыка… романтическая литература… романтический взгляд
на мир… панк-музыка… панк-литература… панк-взгляд на мир… В
данном случае, моей эрудиции, увы, не хватает на то, чтобы вспомнить тот
умный термин, которым эти явления можно обозвать /а может, если термин
не идет, когда его зовут, его и нет вовсе? хотя — должен быть…/.Но
мудрый язык все расставляет на свои места. Как известно, подобные
параллели сочетаемости не могут быть случайными. Они исходят из того,
что в сознании народа — стихийного творца языка, эти понятия расположены
на одном уровне, семантически параллельны: эта вот параллельность и
порождает параллельную сочетаемость. И пусть кто-то попробует сказать,
что аппеляция к языковым реалиям — не аргумент в данном споре. Пусть он
только попробует!Ух, как он будет не прав! Для тех, что не сталкивался с
языком как структурой, самостоятельно, вне желания индивидуального
носителя существующей и функционирующей, еще один пример,
поясняющий.Можно сказать: полное ведро, полное корыто, полный таз, но
нельзя сказать: полный унитаз — поскольку тут же возникает вопрос:»А
заткнули ли в унитазе сливное отверстие, не забыли ли?»
И еще одна языковая параллель: панк-музыка, панк-литература,
панк-взгляд на мир /см.выше/, и — советская музыка, советская
литература, советский взгляд на мир… Абсолютно очевидна неувязанность
таких сочетаний с языковым контекстом, что свидетельствует и о
неувязанности, нелогичности самих понятий. Понятий, построенных по
принципу чуть ли не территориальному. Политическому, какому угодно — но
только не эстетическому. Абсурдных и, слава Богу, вызывающих сейчас смех
не только у среднестатистического англичанина. И речь здесь — не только
о скрещивании общественно-политических терминов с собственно
эстетическими. Для наглядности позволю себе последнюю языковую игрушку,
в данном случае — по принципу «от противного»: если обязаны срабатывать
сочетания типа «советская музыка», то должен работать и вот этот ряд:
единая многонациональная общность советский народ… единая
многонациональная общность романтический народ… единая
многонациональная общность панковский народ…
Так вот, речь не только о вышеупомянутом скрещивании, которое, при
достаточном к нему внимании, превращает, скажем, такое издание, как
«Литературный энциклопедический словарь» в краткое пособие для
абсурдиста-заочника… Речь, скорее, о желании разобраться в том, что
стоит ЗА словами, ЗА терминами.Возможно, от одного терминологического
бардака мы придем к другому, но тогда хоть будет из чего выбирать!
Итак, если рассматривать панк вне привязки к одной отдельно взятой
стране и к одной конкретно взятой эпохе, если рассматривать его как один
из закономерных шагов человеческого духовного опыта, тогда становится
очевидным, что корни панка есть в любой национальной культуре. Впрочем,
здесь у меня, кажется, причина уже пошла поперек следствия…

3.

Очередную часть я , пожалуй, начну с четверного отрицания,
поскольку пора бы, наконец, добраться до сути настоящей попытки
исследования. Это отрицание, если хотите, наиболее четко выражает мой
взгляд на то, что есть панк как искусство, а значит — как часть
жизненного проявления.
Итак: панк НЕ СОЦИАЛЕН, НЕ САТИРИЧЕН и это НЕ ПРОТЕСТ. К тому же
панк НЕ СЕКСУАЛЕН.
И все попытки подойти к панку с позиций «а что вы хотите сказать
своим творчеством?» в самых разных вариантах этого, так любимого нами,
словосочетания не только бессмысленны, но и откровенно глупы «по
рождению». Но, наверное, это въелось в нас намертво — в любом,
вылившемся в искусство проявлении человеческого духа искать идею,
замысел, «замечательную и чудесную суть…» Что ж, нас т_а_к учили. Нас
э_т_о_м_у учили. Но вы оглянитесь на пару сотен лет назад, если мы все
еще не можем дойти своей головой. Давайте возопим к авторитетам, при
всей их относительности:
«Они вообще удивительные люди. Они делают себе жизнь тяжелее, чем
это нужно, своими глубокими мыслями и идеями, которые они всюду
разыскивают и всюду вкладывают. Имейте же наконец мужество отдаться
впечатлениям!…Вот они подступают ко мне и спрашивают:какую идею хотел
я воплотить в «Фаусте»? Как будто я сам это знаю и хочу выразить… В
самом деле, хорошая бы это была штука, если бы я попытался такую
богатую, пеструю и в высшей степени разнообразную жизнь, которую я
вложил в «Фауста», нанизать на тощий шнурочек одной-единственной для
всего произведения идеи! —
примерно вот так и говаривал в те давние, но мудрые времена
И.В.Гете своему Эккерману. И ведь был прав! Да вся практика развития
мутного железного потока того, что называется «советской литературой»,
демонстрирует обнищание и упрощение любого жизненного материала при
нанизывании на «принцип идейности» /как, впрочем, и на принципы
«партийности», «народности» и пр./.
И посмотрите, во что выродилось ДК, когда Жариков окончательно
оформил свои «памяцкие» идеи. Где свежесть восприятия, где ни с чем не
сравнимая атмосфера столь своеобразно преломленной действительности?
Заменена тщательно обсосанной, кастрированной идеей, под которую с
завидной настойчивостью подгоняется все остальное.»Сыграни мне, братан,
блюзец…»
Панк /а объемность, пожалуй, является отличительной особенностью
проявления искусства/ невозможно нанизать на пресловутый шнурок.
Подобное нанизывание, простите за дурной каламбур, затянет на нем петлю.
И не столь важно, будет этот шнурок «идеей сатирического изображения
действительности» или «отрицанием развитого социалистического общества
как общественно-экономической формации». Панк не идеологичен, точнее —
не идеен. Он есть отражение тех эмоций, которые «текут в промежность
судьбы». И даже не эмоций, а ощущений, сиюминутно возникающих у человека
— у «нечеловека» — при столкновении со все той же реальной
действительностью, данной нам черт знает в чем. И действительность эта
имеет какой-либо смысл лишь в подобной, опосредованной своей
разновидности. Панк — одна из критических точек «опосредования», когда
социальное как форма проявления уничтожается, и остается импульсивное. А
количественные — как и качественные — характеристики импульсивности
практически безграничны, и всего лишь какую-то их разновидность принято
называть «панком».
И стоит ли возводить истоки панка к вьетнамской войне у них или
эпохе /!/ застоя у нас — или к иным каким пертурбациям политической
жизни отдельно взятой страны? Панк — и не только он один — принадлежит к
несколько иному порядку категорий. Он скорее восходит к народной
традиции, к смеховой культуре с ее жестким игровым началом и очищением
через имитацию страдания, к камланию. Вспомните быковского бердю в
фильме Тарковского «Андрей Рублев» и его путь — от смеха ернического и
социально направленного — через страдание, в данном случае — через
реальное физическое страдание — к злому смеху, постороннему смеху, к
отрицанию. Отрицанию чего?Общества, инициировавшего высвобождение этих
«смеховых энергий» в конкретной исторической ситуации?
Да, в данном контексте это — неправомерная постановка вопроса. Панк
предполагает тотальное отрицание. Егор хорошо охарактеризовал
Ника:»сегодня он правый, завтра — левый»… Он действительно способен во
время концерта бить бутылки чуть не о твою голову, а потом извиняться со
слезами на глазах.В качестве аргумента при неприятии ГО мне пришлось
слышать тезис о продемонических настроениях Летова: как6 мол, он может
даже петь такое — «Иуда будет в раю, Иуда будет со мной!» Мне кажется,
что это — ханжеское повторение все того же до боли знакомого
«а-какова-ваша-идейная-позиция?». Загвоздка же в данной конкретной
ситуации в том, что обвинить Егора в непоследовательности может и член
общества «Память», и воинствующий анархист, причем оба будут считать его
«оступившимся своим».
Стоит ли подходить к панку — и не только к нему — с подобными
мерками, традиционными только для данной разновидности социкма,
въевшимися намертво, как грязь под ногтями /ну самый распоследний
совковый пример: любимец прикинутой московской интеллигенции Молчанов в
«ДО и после» — «А что вы хотели сказать вот этой своей картиной?» Да все
идет по плану!!!/. Очевидно, что здесь необходим иной уровень оценки —
точнее, не оценки, а понимания, которое вынуждено становиться чем-то
вроде оценки, будучи облеченным в слова. Уровень
«естественности-неестественности». Естества-неестества. Людей-нелюдей.
Не в приемлемости дело. Естественно, что такой критерий выламывается из
нашей с вами повседневности, где каждый из нас лишь собирается
повернуться лицом к естеству — причем, регулярно собирается. Тотальное
отрицание панка подразумевает отсутствие законов — того, что сверху. Но
первобытная мораль, естественные законы сосуществования и существования
— остается и сохраняется. На полуподсознательном уровне, ибо панк
несовместим с сознательными ограничениями и просто границами.Все это —
где-то на уровне, скажем, волков-христиан.
От первобытного уровня и взгляда на жизнь панк отличает крутой
европейский культурный замес. И это еще раз подтверждает мысль об
отсутствии национальных барьеров для тенденций в развитии искусства.
Медленнее или быстрее, завтра или послезавтра — но и реализм, и
сюрреализм, и панк шагают по планете. Что уж говорить о роке вообще,
который принес свои плоды на ниве черных ритмов в конечном счете,
удобренной европейской культурой. А родство панка европейской культуре
настолько безусловно, что обыденно признается самими «заблудшими
детьми»: американский предтеча панка Том Милль /ТЕЛЕВИЖН/ сменил фамилию
на «Верлен» /»В трактирах — пьяный гул, на тротуарах — грязь…» —
французский символизм ХIХ века/, а Ник Рок-Н-Ролл своим любимым поэтом
называет «американского европейца-романтика» Эдгара Аллана По.
Я сейчас введу еще одно сочетание, представляющееся вполне
уместным. Панк — это не только отрицание тотальное, но и отрицание
тоталитарное — обусловленное агрессивностью социума и, в свою очередь,
ведущее к ней. Неизвестно еще, что доминирует в этой связке.Тоталитаризм
отрицания — вот что отталкивает очень многих от панка. Эстетика панка
достаточно однопланова и бескомпромиссна, но законы социума постоянно
вынуждают идти на компромисс. И чем консервативнее общество, тем больше
компромиссов. Естественно, в обществе тоталитарном при столкновении двух
минусов должно произойти короткое замыкание, и мы с вами его наблюдаем:
общественный уклад много бы дал за то, чтобы разжевать панк и
проблеваться им хорошенько.И естественно поэтому, что панка как явления
в Совке существовать не может. Это подтверждается простеньким примерцем:
панк-ортодокс при сильной зубной боли все ж таки вынужден брать талончик
в поликлинике — и только после этого отправляться к врачу. Общество
стремится найти для панка подходящую нишу, и этим добивается лишь
центробежного эффекта, неизбежно взаимного отталкивания.
С агрессивностью панка, на мой взгляд, связывается и еще одна его
черта — панк не сексуален. /Нет, не как митьки, которые просто не
сексуальны,- тут, чтобы панк какой не обиделся, речь о панке как о
проявлении все ж таки искусства/. Тоталитарное отрицание панка не
включает в себя прямое или косвенное отрицание секса — в этом нет
необходимости, это — не тема, это — если хотите — по линии волков и
«естественности», это упоминается лишь если попадается на глаза. Сам
панковский имидж отрицает всякий секс и уж тем более всякую эротику:
сравните, скажем, с гиперсексуальной волной. Он ближе к элементарной
физиологии. Соблазнительно, конечно, взглянуть на панк-концерт как на
одну затянувшуюся сублимацию, но где-то это уже было /правда, шире,
применительно ко всему року вообще, поэтому нет смысла повторяться/. А
то, что половые органы пускаются в дело на сцене в качестве реквизита, —
и на мой взгляд, не более, чем эпатирующее нарушение табу, важное само
по себе, не по следующим за ним скандалам или реакции зала. Панк
физиологичен как физиологично мочеиспускание в неудобной позе — не более
того.
Те же полуфизиологичные природные законы, к которым стремится панк,
можно определить через математику: есть там такое понятие — «число
стремится к + бесконечности». Так и здесь: эти законы, стремление к ним,
приводят панк к неизбывному гуманизму — здесь и сейчас! Теплое «за
сараем в грязной луже пьяный спал, пустив слюну» — это с одной стороны,
а с другой — агрессивность в музыке и подаче. Утверждение первородных
законов, естественности, происходит на всех уровнях — начиная с
физиологического, через истерику творца, отрицательно соотнесенную с
социумом и в конце концов возведенную в абсолют.
И «винтовка- это праздник, все летит и п…» — это не социальный
протест, а чрезвычайно гипертрофированное стремление к свободе,
равенству, братству, густо замешанное на первобытном страхе
/отрицательное соотнесение с социумом/ и в области политической
порождающее анархизм.
Где-то было емко замечено, что у панка в жилах не кровь, а грязь.
Образ несколько выспернен, но точен. Единение через всеобщее опускание
вниз — возможно. А вот вверх кто-то всегда будет карабкаться быстрее. От
собственной ли умелости или за чей-то счет — какая разница? Главное —
быстрее. Поэтому панку грязь действительно ближе, недели любые другие
состояния взвешенных частиц.
Панк — это не вызов обществу и уж конечно не спектакль, как очень
выгодно представлять немногие по-настоящему панковские концерты
«квадратной» публике. Эти концерты — акция, иными словами — разрешенное
40-минутное существование по иным законам, 40 минут голой экзистенции,
отыскавшей-таки свою нишу в структуре социкма. Рассчитанный шок — это не
панк, это — ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК. Тому же Нику часто не хватает слов и жестов
при достаточном их арсенале.Ему как-то плевать, что вы заметите по
поводу его толстого живота. В эти 40 минут — плевать. Правда, после
концерта он обязательно подойдет и спросит:»Ну как?» — ласково
заглядывая в глаза. Кто-то в зале крутит пальцем у виска, кому-то
откровенно скучно…
Панк принято сравнивать с гноем как символом разложения общества.
Но уместно ли это, тем более, что сами панки чаще оперируют словом
«грязь». А гной и грязь — разные вещи, не правда ли? Обопритесь на
школьный курс, вспомните наверняка ненавистного Чернышевского и его
теорию о грязи реальной и фантастической. первая — это «чистая» грязь:
«Запах сырой, неприятный, но не затхлый…Элементы фантастической
грязи находятся в нездоровом состоянии, натурально, что как бы они не
перемещались и какие бы другие вещи, не похожие на грязь, не выходили бы
из этих элементов, все эти вещи будут нездоровые, дрянные».
Итак, есть грязь гнилая, а есть — здоровая. А вот в вопросе истоков
такового различия ни я, ни, судя по всему, панк-ортодокс с Чернышевским
не согласятся. Признак здоровой грязи у него — дренаж, отток, а значит —
движение. «Движение есть реальность, а реальность — это жизнь»/по его
социал-демократической терминологии, движение-реальность =труд/.
Подчеркну, движение направленное, даже целеустремленное. Если же
накладывать эту «грязевую» схему на панк, то он — в любом случае — грязь
реальная, т.е. здоровая, хотя и весьма неприятная для чистых ног.
Реальная, потому как находится в движении, НО — в движении
х_а_о_т_и_ч_е_с_к_о_м /»сегодня — правый, завтра — левый»/. Не в
действии-противодействии, вперед-назад, вниз-вверх, а в движении тех
броуновских частиц, молекул или что там еще у него двигалось…
Вот оно, отличие: панк не имеет направления и цели /кроме попутного
расталкивания соседних частиц/.Его законы и принципы существования —
агрессивно-первородные — всеобщи. «Каждый из нас немножечко панк…» А
как иначе? Можно ли надеяться, что дождь сейчас закапает вот именно из
этого квадратного кусочка неба, за периметром которого — сушь да гладь?
И еще один момент. Если волна, металл, эстрада и проч., как ни
крути, паразитируют и процветают на инстинктах человеческих —
сексуальных ли, социальных, — то панк лезет глубже — в физиологию, в
естество, в такие изначально корневые вещи, как жизнь, смерть, свобода.
Панк ничего не стремится изменить, и поэтому он ближе не к
прямоходящему нигилизму, а к этносу юродивых, которые тоже были «сегодня
правыми, завтра левыми» — с той лишь разницей, что панку наплевать и на
правых, и на левых, и на корневую мораль юродивых. Речь не о продажности
— хлеб все равно важнее, он укладывается в сетку законов, нанесенную на
нас природой. Политика же — нет, во всех ее проявлениях. И социум в
современных формах вряд ли был ею задуман, поскольку ведет к вырождению
человечества с параллельным самоистреблением. Но в природе всегда
существовало нечто, обо что в случае необходимости можно вытереть ноги,
естественное и привычное до безобразия, напоминающее, что все мы,
собственно, — оттуда, снизу, и неплохо бы иногда оглядываться на
собственный хвост.

4.

Давеча один мой знакомый музыкант заявил:»Ведь что делается: либо
«коммерция» на всем буквально, либо водка + отрицание всех и вся». И
продолжил:»И то, и другое — скучно». Ответ на потенциальный вопрос: да,
он живет в городе Новосибирске. И его взгляд закономерен, и его точка
зрения более чем логична. Вот только подходят из того же Н-ска вести о
том, что ряд потенциально интересных команд решили объединиться, чтобы
играть ради игры, работать ради работы, не требуя иных денег, кроме как
за проезд. А ГО нынче стоит не менее 500 за концерт… Все смешалось, и
оттого еще больше чешутся пальцы потеоретизировать на ту или иную тему.
А если отвлечься от определения критики как «процесса соотнесения
истерики творца с потребностями общества», то становится понятным,
почему Андрей Белый в десятых годах носился с «теорией поэтики в тысячу
страниц», а Михаил Эпштейн умудряется и в наше сложное время выпускать
проэстетские книжки с названиями типа «Парадоксы новизны».
Иными словами, это не паразитизм на искусстве и не попытка найти
шестой смысл там, где его нет, а своеобразная форма осознания и
«прожития» того, что видишь и слышишь. И именно поэтому подобные
сочинения очень трудно заканчивать, но автор никогда, вопреки злым
языкам и тайным подначкам доброжелателей, не возьмется за попытку
составления эстетики постпанка. Дайте мне для этого постпанк!