Анимистическая теория религии Тайлора.

Существуют ли теперь или существовали ли прежде племена людей, столь
низкие по своей культуре, что у них не было никаких религиозных понятий?
Практически это является вопросом о всеобщности религии, вопросом, на
который в течение стольких столетий отвечали то утвердительно, то
отрицательно и в обоих случаях с уверенностью.
Первичной религией человечества принято считать анимизм. Этим термином
многие исследователи религии обозначают комплекс различных культов,
основанных на вере в духов — потусторонних невидимых существ, связанных с
силами природы и влияющих на человека. Считается, что анимизм является
главной формой архаичной веры и присущ человеческому обществу на ранних
стадиях развития. Сам термин был введен в XIX веке знаменитым английским
этнологом Эдуардом Бернеттом Тайлором. Он обозначил им первобытную религию,
созданную, по его мнению, «дикарем-философом», пытавшимся понять причины
бытия. Сейчас употребление этого термина часто подвергается критике.
Рассмотрим что же такое анимизм с точки зрения Э. Б. Тайлора.
Первое, что представляется необходимым при систематическом изучении
религий примитивных обществ, — это определение самой религии. Если в этом
определении требовать для религии верования в верховное божество или суд
после смерти, поклонения идолам, обычаев жертвоприношения или других каких-
либо более или менее распространённых учений или обрядов, то, конечно,
придётся исключить многие племена из категории религиозных. Но столь узкое
определение имеет тот недостаток, что оно отождествляет религию скорее с
частными проявлениями верований, чем с более глубокой мыслью, которая лежит
в основе их. Целесообразнее всего будет просто принять за определение
минимума религии верование в духовных существ.
Мы намерены проследить здесь под именем анимизма глубоко присущее
человеку учение о духовных существах, которое служит воплощением
спиритуалистической философии в противоположность материалистической.
Анимизм не представляет нового технического термина, хотя и употребляется
теперь очень редко. Название это употреблялось для обозначения учения
Шталя. Анимизм Шталя представляет возрождение и развитие в соответствующей
времени научной форме древнеклассической теории, которая отождествляла
жизненное начало с душой.
Является ли древний анимизм первичным образованием, присущим низшим
ступеням развития культуры, или же он состоит полностью или частично из
верований, образовавшихся на низшей ступени культуры и перешедших путём
приспособления или вырождения в примитивные общества? Доводы в пользу
первого мнения, хотя и не имеющие характера бесспорных доказательств,
являются достаточно основательными и не встречают до сих пор опровержений,
равных по силе. Анимизм племён, находящихся на низшей стадии развития
культуры, связан непосредственно со свидетельством чувств и, по-видимому,
первоначально основан на нём. Он представляет собой систему, которая в
полном согласии с разумом могла бы существовать в человеческом роде, если
бы даже он нигде не поднимался выше дикого уровня. Однако учения
примитивного анимизма всё более и более видоизменяются в сложном анимизме,
приспособляясь к новым и развивающимся условиям культуры. Поэтому в
развитом и сложном анимизме древние религиозные представления сохраняются
рядом с другими, особыми верованиями, которые даже в зачаточном виде едва
ли могут быть найдены в религиях примитивных племён.
Характер учения о душе у примитивных обществ можно выяснить из
рассмотрения его развития. По-видимому, мыслящих людей, стоящих на низкой
ступени культуры, всего более занимали две группы вопросов. Они старались
понять, во-первых, что составляет разницу между живущим и мёртвым телом,
что составляет причину бодрствования, сна, экстаза, болезни и смерти? Во-
вторых, что такое человеческие образы, появляющиеся в снах и видениях? Видя
эти две группы явлений, древние дикари-философы, вероятно, прежде всего
сделали само собой напрашивающееся заключение, что у каждого человека есть
жизнь и есть призрак. То и другое, видимо, находится в тесной связи с
телом: жизнь даёт ему возможность чувствовать, мыслить и действовать, а
призрак составляет его образ, или второе «я». И то и другое, таким образом,
отделимо от тела: жизнь может уйти из него и оставить его бесчувственным
или мёртвым, а призрак показывается людям вдали от него.
Дикарям-философам не трудно было сделать и второй шаг. Мы это видим из
того, как было крайне трудно цивилизованным людям уничтожить это
представление. Дело заключалось просто в том, чтобы соединить жизнь и
призрак. Если и то и другое присуще телу, почему бы им не быть присущими
друг другу, почему бы им не быть проявлениями одной и той же души?
Следовательно, их можно рассматривать как связанные между собой. В
результате и появляется общеизвестное понятие, которое может быть названо
призрачной душой, духом-душой. Понятие о личной душе, или духе, у
примитивных обществ может быть определено следующим образом. Душа есть
тонкий, невещественный человеческий образ, по своей природе нечто вроде
пара, воздуха или тени. Она составляет причину жизни и мысли в том
существе, которое она одушевляет. Она независимо и нераздельно владеет
личным сознанием и волей своего телесного обладателя в прошлом и настоящем.
Она способна покидать тело и переноситься быстро с места на место. Большей
частью неосязаемая и невидимая, она обнаруживает так же физическую силу и
является людям спящим и бодрствующим, преимущественно как фантасм, как
призрак, отделённый от тела, но сходный с ним. Она способна входить в тела
других людей, животных и даже вещей, овладевать ими и влиять на них.
Хотя это определение не может иметь всеобщего применения, оно довольно
широко, чтобы быть принятым за норму, изменяющуюся в силу больших или
меньших различий между отдельными народами. Для понимания расхожих понятий
о человеческой душе, или духе, будет полезно обратить внимание на те слова,
которые найдены были удобными для выражения их. Дух, или призрак,
являющийся спящему или духовидцу, имеет вид тени, и, таким образом,
последнее слово вошло в употребление как выражение души. В понятие о душе,
или о духе, вкладываются атрибуты и других жизненных проявлений. Так,
различные народы связывали душу с сердцем, кровью, взглядом и дыханием.
Для понимания расхожих представлений о человеческой душе, или духе,
будет полезно обратить внимание на те слова, которые найдены были удобными
для выражения их. Дух, или призрак, являющийся спящему или духовидцу, имеет
вид тени, и, таким образом, последнее вошло в употребление для выражения
души. Так, у тасманийцев одно и то же слово обозначает дух и тень. Караибы,
связывая пульсацию сердца с духовными существами и признавая, что душа
человека, предназначенная для будущей вечной жизни, живет в сердце, вполне
логично употребляют одно и то же слово для обозначения “души, жизни и
сердца”. Связь между душой и кровью, признаваемая каренами и папуасами,
ярко выражена в еврейской и арабской философии. Связь между жизнью человека
и зрачком глаза известна у европейского простонародья, которое не без
основания видит признак колдовства или приближающейся смерти в исчезновении
зрачкового образа в помутившемся глазе больного. Акт дыхания, столь
характерный для высших животных при жизни, прекращение которого так тесно
совпадает с прекращением этой последней, много раз, и весьма естественно,
отождествлялся с жизнью или душой.
Древняя анимистическая теория жизни, рассматривающая её как
отправления души, объясняет многие из физических и умственных состояний
теорией отлетания всей души или некоторых из составляющих её духов. Эта
теория занимает очень значительное и прочное место в биологии диких
народов. Например, многие дикие племена считают, что болезнь или
бессознательное состояние — это временный уход души из тела, и помочь ей
вернуться как можно скорее можно совершая определённые обряды или просто
позвав её. Вот почему в разных странах возвращение потерянных душ
составляет обычную специальность колдунов и жрецов.
Это же учение составляет одну из сторон теории сновидений,
распространённой у малокультурных народов. Согласно этой теории, душа
спящего покидает тело — в виде какого-нибудь животного или незримо — и
отправляется путешествовать, охотиться, посещать друзей.
Впрочем, это мнение составляет лишь одну из многих частей теории
сновидений в первобытной психологии. Другая — вера в то, что человеческие
души приходят извне посещать спящего, который видит их во сне. Эти два
представления вполне совместимы. На низшей ступени культуры часто думают,
что душа, покинувшая тело, является во сне другому человеку, который видит
её во время сна. Многие сны у диких народов объясняются посещением душ
умерших друзей. Поэтому время сна у них характеризуется столь же частым
общением с умершими, как время бодрствования — общением с живыми.
Отношение к видениям соответствует отношению к снам, поскольку с ними
связаны первобытные теории о душе, и эти два разряда явлений дополняют и
подкрепляют друг друга. Даже бодрствующий и вполне здоровый дикарь не
обладает способностью различить субъективное и объективное, воображаемое и
действительное, тем более если дикарь расстроен физически или умственно.
Видя тогда вокруг себя призраки человеческих форм, он не может не верить
своим органам чувств. Таким образом, на низкой ступени цивилизации люди
всегда верят чрезвычайно живо и твёрдо в объективность человеческих
призрачных образов, являющихся им в болезни или при утомлении, под влиянием
умственного возбуждения или под воздействием наркотических средств.
Человеческие привидения являются главными из этих фантастических форм.
Появление призрачной человеческой души в образе своей телесной
оболочки признаётся в принципе всеми верующими в реальность или
объективность её в снах и видениях. В самом деле, в анимистической
философии как у дикарей, так у дикарей, так и у цивилизованных народов
принято раз и навсегда, что души, освобождённые от своего тела, могут быть
узнаны по сходству, которое они сохраняют с ним, остаются ли они
странствующими призраками на земле или обитателями загробного мира.
Смерть представляет собой факт, который с особенной силой, хотя и не
всегда здраво, на всех ступенях культуры наводит мысль на психологические
вопросы. Появление бестелесной души во все времена считалось фактом,
связанным с отделением души от тела при смерти. Это видно из допущения не
только теории привидений, но и особого учения о «смертной тени». Согласно
этому учению считается дурным признаком видеть образ отсутствующей особы,
потому что если он не ясен и лица его не видно, то следует вскоре ожидать
её смерти. Если же лицо ясно видно, то это значит, что человек уже умер.
Те, кто оспаривает истинность рассказов о встречах с призраками,
должны помнить, что они относятся не только к образам людей, но и к таким
приведениям, как оборотни и к ещё более фантастическим и символическим
знакам. Так, например, саван, представляющийся духовным очам на живом
человеке, предвещает его смерть — немедленную, если он доходит до головы, и
более далёкую, если он не выше пояса. Видеть искру, падающую на грудь или
на руку человека, предвещает, что на руках его будет мёртвый ребёнок.
Особого внимания заслуживает представление о голосе духов как о тихом
шепоте или свисте, как о “духе” настоящего голоса. Верования, что атрибуты
души или духа распространяются и на другие духовные существа и что способы
проявления их в значительной степени характерны и для голоса медиума, может
помочь нам связать эти рассказы с обычаем колдунов шептать или бормотать
заклинания.
Довольно распространенный обычай сыпать золу на пол, чтобы были видны
следы духов или демонов, предполагает последних материальными существами. В
литературе время от времени встречаются указания на то, что духи имеют вес.
Подобные сведения относятся к разным временам и регионам, начиная от
рассказов колдуна племени басуто и заканчивая спиритуалистами,
определившими вес человеческой души в 3 или 4 унции. Они уверяют, что душа
состоит из особого вещества и может быть даже сфотографирована.
Душа, или дух, покидающий тело при смерти, способна по своей воле
оставаться у могилы, странствовать по земле, летать в воздухе или
отправляться в настоящую обитель духов — в загробный мир. Люди не
останавливаются на убеждении, что смерть возвращает душу к свободному и
деятельному существованию. Они совершенно логично стараются помочь природе,
убивая людей, чтобы освободить их души для служения духам. Таким образом,
возникает один из наиболее распространенных, определенных и понятных
обрядов анимистической религии — обычай погребальных человеческих
жертвоприношений на пользу умершего. Когда знатный человек умирает и душа
его отлетает в полагающееся ей место, каково бы и где бы оно ни было, то,
согласно совершенно логичному заключению первобытной философии, души его
слуг, рабов или жен, убитых при его погребении, должны следовать за
господином и продолжать служить ему в будущей жизни. Эти логические выводы
нередко заставляют приносить в жертву посторонних людей для обращения их в
то же духовное рабство. Из этнографического материала видно, что этот обряд
не слишком резко выражен на самой низшей степени культуры, но, возникая при
дальнейшем развитии дикарей, получает значительное развитие в период
варварства и затем продолжает существовать или вырождается в пережиток.
Отлетание души умершего человека из мира живых, ее странствие в
далекую страну мертвых и жизнь, ожидающая ее в новом жилище, составляют
предметы, о которых примитивные общества имеют по большей части весьма
определенные учения. Когда эти верования попадают в руки современного
этнографа, он смотрит на них как на мифы — часто в высокой степени ясные и
разумные по своему началу, твердые и правильные по своему построению, но
все-таки мифы. Немногие предметы пробуждали в умах поэтов-дикарей столь
смелые и живые представления, как мысль о будущей жизни. При всем том общий
обзор подробностей этих воззрений в человеческом роде показывает среди
величайшего разнообразия деталей правильное повторение одинаковых эпизодов,
что опять должно приводить нас к так часто возникающему вопросу: насколько
это совпадение зависит от прямого перехода мыслей от одного племени к
другому и насколько от сходного, но независимого развития их в отдаленных
одна от другой странах.
Эти верования можно последовательно сравнивать между собой от дикого
состояния до полного развития цивилизации. И малокультурные и
высококультурные народы в каждой из стран могут указать то место, откуда
отлетающие души отправляются в путь к своей новой отчизне. Всякое безводное
место, пригодное скорее для мертвых, чем для живых, естественно внушает
мысль о преддверии страны умерших. Излишне было бы приводить здесь все
бесчисленное разнообразие мистических подробностей о страшном путешествии
души через пещеры, каменистые тропинки и бесплодные равнины, по крутым
скользким горам, в утлых челноках или по шатким мостам через пропасти и
быстрые потоки, в постоянном ожидании яростного нападения губителя душ или
под страхом рокового приговора строгих стражей другого мира. Не приступая
еще к описанию страны духов, цели и предела странствования душ, поищем
оснований, которыми поддерживалась вера в то и другое. Примитивные общества
усматривают поддержку для своих учений в преданиях, прямом откровении и
даже личном опыте. Для них область духов есть всем доступная страна, откуда
многие возвращаются.
Картина нисхождения в Аид в самом деле ежедневно повторяется перед
нашими глазами, как некогда разворачивалась она перед древними
составителями мифов, которые видели, как солнце каждый вечер уходило в
темный подземный мир и утром снова возвращалось в страну живых. В силу
самого простого поэтического сравнения с ежедневно заходящим и восходящим
солнцем, олицетворяющим человеческую жизнь в прелести рассвета, в блеске
полудня и в угасании при захождении, мифическая фантазия установила в
религиозных верованиях всего мира, что страна отошедших душ лежит на
далеком западе или в подземном мире.
Но кроме того, посещение умерших живыми и наоборот бывают и предметом
личного опыта, и свидетельства очевидцев. Души умерших являются живым во
сне или в видениях и приносят вести с того света. Иногда же люди сами
отправляются туда и, вернувшись, рассказывают живым, что они видели там.
Иногда путешественник оказывается там вместе со своей материальной
оболочкой, иногда же говорится только, что он отправился сам, но духовно
или телесно — об этом не упоминается в рассказе. Большей частью, впрочем,
туда отправляется одна душа человека, оставив тело в состоянии экстаза,
сна, оцепенения или даже смерти. Некоторые из этих рассказов, повторяющихся
на всех стадиях культуры, от диких до цивилизованных племен, передавались с
полной убежденностью со стороны самого духовидца, другие же лишь
представляют собой подражание оригинальным рассказам. Такие видения
воспроизводят, конечно, представления, которыми до того времени был
наполнен ум видевшего их. Всякое представление, запавшее раз в голову
дикаря, варвара или фантаста, способно легко воспроизводиться извне. Здесь
оказывается порочный круг: он видит то, во что верит, и верит в то, что
видит. Глядя на отражение собственного ума, он, подобно ребенку, который
видит себя в зеркале, почтительно подчиняется внушениям своего второго “я”.
Краснокожий индеец посещает счастливые места охоты, тонганец — тенистый
остров Болоту, грек нисходит в Аид и любуется Елисейскими полями,
средневековый аскет видит ужасы ада и блаженство рая.
Изучение и сравнение между собой различных воображаемых областей, где,
по мнению людей, должны были обитать отошедшие души, было бы вовсе не
бесполезным занятием. Повторяемость подобных представлений во всем мире
служит свидетельством того, что мы правильно понимаем процессы, путем
которых образуются понятия у людей. В то же время всякий изучающий этот
предмет, кто даст себе труд старательно сравнить эти представления, найдет
в них полное разъяснение весьма важного принципа образования человеческих
воззрений. Каждый раз, когда перед человечеством возникал вопрос,
допускавший несколько одинаково правдоподобных ответов, оказывалось, что в
разных странах он решался по-разному. В нашем случае задача может быть
сформулирована так: если предположить что, души умерших продолжают жить, и
время от времени навещают живых, то где место жительства этих душ? На
вопрос, почему в одной стране люди выбирали жилищем отлетевших душ землю, в
другой — подземные области, в третьей — небо, бывает часто очень трудно
ответить. Но мы по крайней мере можем наблюдать, как люди много раз
принимались за этот вопрос и из трех или четырех подходящих ответов один
нард останавливался на одном, другой — на другом, а некоторые принимали их
по нескольку сразу.
Во-первых, когда страна духов помещается на поверхности земли, для
отбора остаются соответственные места между дикими туманными пропастями,
замкнутыми долинами, широкими равнинами и островами.
Во-вторых, очень часто страна умерших — далекий остров на западе,
куда садится солнце.
В третьих, верование в подземный Аид, населенный душами умерших,
весьма распространен между примитивными обществами. Земля плоска, она
является изнанкой другого неба, покрывающего другую землю под нами, куда
мертвые должны отправляться к новой жизни. Таким образом, мировая система
походит на кадку с тройным дном. Сюда же относятся следующее поразительное
мифическое представление — мысль, что вулканы суть отверстия подземного
мира.
В четвертых, в древние и новые времена людям приходило в голову
избирать солнце и луну местом пребывания отошедших душ. В XVII веке было
издано сочинение Тобиаса Свиндена, в котором доказывается, что солнце —
ад, а темные пятна на нем — сборища осужденных душ. В подобных
умозрительных теориях темнокожий дикарь может смело подать руку белому
философу.
В пятых, мировоззрение дикарей не отрицает и существования неба. В
числе примеров, показывающих нам, как развивалось человеческое познание и
каково истинное отношение между первобытной и позднейшей культурой,
верование в существование небесного свода представляется крайне
поучительным. Оно до сих пор еще естественно возникает в умах детей, и,
согласно с этим простейшим детским воззрением, космологи североамериканских
индейцев и островитян Тихого океана описывают свою плоскую землю накрытую
твердым небесным сводом. У тех народов, которые имеют определенные теории о
небесном своде, повествования о телесных странствованиях и духовных
восхождениях на небо имеют не аллегорический, а вполне серьезный характер.
Достойно, однако, особого внимания, что понятие об аде как об огненной
пропасти, столь общее религиям цивилизованных народов, почти чуждо умам
дикарей, так что там, где оно встречается, самостоятельность его
происхождения становится сомнительной.
Преходя теперь от рассмотрения души человека к душам животных, мы
должны прежде всего ознакомиться с представлением дикаря о природе этих душ
— представлением, которое весьма отличается от воззрений современного
человека. Это различие выясняется резче всего из следующего замечательного
ряда воззрений, свойственных диким племенам. Дикарь совершенно серьезно
говорит о мертвых и о живых животных как о мертвых и живых людях, приносит
им дары и просит у них прощения, когда должен убивать их или охотиться на
них.
Понятие о принципиальном различии между животным и человеком, столь
распространенное в цивилизованном мире, едва ли может сложиться у
примитивных обществ. Люди, которым крики зверей и птиц кажутся похожими на
человеческую речь, а их поступки так же руководимыми мыслями, как и у
человека, совершенно логично допускают существование души у зверей, птиц и
пресмыкающихся наравне с людьми. Примитивная психология должна по
необходимости признавать в животных те же характерные особенности, которые
приписываются ею человеческой душе, именно: жизнь и смерть, волю, суждение
и способность видеть признаки в видениях и во сне. Что касается людей,
дикарей и цивилизованных, которые верят в переселение душ, то они не только
полагают, что животное может иметь душу, но думают, что эта душа прежде
могла жить в человеческом существе, так что животное может в
действительности оказаться их предком или некогда любимым другом. Целый ряд
фактов, стоящих, как дорожные столбы, на пути цивилизации, дает нам
возможность проследить от самого начала историю этих представлений о душе
животных как при жизни последних, так и после их смерти.
Если первобытная психология приписывает животным душу наравне с
людьми, логическим последствием такого воззрения должно быть то, что
племена, убивающие жен и невольников для того, чтобы их души могли
продолжать свои обязанности при умершем, должны так же убивать животных,
чтобы и они могли продолжать свою службу покойному хозяину.
Так как растения разделяют с животными явления жизни и смерти,
здоровья и болезни, то довольно естественно было приписать им так же
некоторый род души. И действительно, понятие о растительной душе, одинаково
свойственной и растениям, и более высоким организмам, наделенным, сверх
того, животной душой, было весьма распространено в философии средних веков
и до сих пор не совсем еще забыто натуралистами. Но на низших ступенях
культуры — по крайней мере в очень обширной области земного шара — душа
растений отождествлялась в более сильной степени с душой животных.
При разборе происхождения мифов можно найти некоторые указания о
первобытном состоянии ума, в котором личность и жизнь приписываются не
только людям и животным, но и вещам. Предметы, безжизненные с нашей точки
зрения, например реки, камни, деревья, оружие и т. д., считаются у дикарей
живыми разумными существами, с которыми они говорят, которых почитают и
даже наказывают за причиненное им зло.
Наше понимание низших ступеней культуры зависит в значительной степени
от полноты, с которой мы можем оценить эти первобытные детские
представления, и в этом отношении лучшим руководителем для нас может
служить воспоминание о нашем собственном детстве. Кто припомнит, что и для
него палки, стулья и игрушки были живыми, тот легко поймет, как детская
философия человеческого рода могла оживотворять вещи, которые наша наука
признает безжизненными предметами. Таким образом одна, и самая главная,
часть низшего анимистического учения по отношению к душе предметов
становится понятной.
Для полного понимания этого учения необходимо представление о душе не
только как о жизни, но и в форме призрака, или привидения. Одна из
характерных черт рассказов о духах в цивилизованном и диком мире
заключается в том, что тени умерших всегда являются одетыми, и при том в ту
самую одежду, которую носили при жизни. Слух и зрение одинаково
свидетельствуют в пользу существования призраков вещей: звук цепей у
привидений и шорох одежды упоминается повсюду в литературе, относящейся к
этому предмету. Мы встречаем вполне точное описание всех атрибутов
привидения как в рассказах дикарей, в понимании которых дух и его одежда
представляют нечто реальное и объективное, так и в современной научной
теории, по которой и дух и его одежда суть продукты чисто субъективные и
воображаемые.

Анимистическая теория явилась крупным шагом вперёд и надолго снискала
себе многочисленных приверженцев. Но теперь уже она в значительной мере не
отвечает современным религиоведческим взглядам. Анимизм, хотя и не
исключено что какие-то его зачатки с самого начала переплетались с другими
религиозными верованиями, не мог быть первоначальной формой религии, так
как представления о душе и духах предполагают известный уровень
абстрактного мышления. Такого мышления ещё не было не только у древнейших
людей (архантропов) и древних людей (палеоантропов), но и у людей
современного вида (неоантропов) на начальной стадии их интеллектуального
развития. Первоначальный дикарь, как показывают данные этнографии, ещё не
был «философствующим дикарём». Значит, анимизму должны были предшествовать
какие-то другие формы религиозных верований.
Уже при жизни Тайлора другой эволюционист-религиовед — Роберт Маретт
попытался усовершенствовать его анимистическую теорию. Он выдвинул мысль,
что первобытные люди представляли себе сверхъестественное как стихийную
безличную силу, воздействующую на их жизнь и при известных обстоятельствах
саму подверженную воздействию. Только из этих представлений, которые он
называл аниматизмом, позднее развился анимизм. Но по сути дела ,
аниматистическая теория Маретта грешит тем же, что и анимистическая теория
Тайлора: переоценивает философские способности и наклонности ранних людей.
Как свидетельствуют современные данные этнографии, представления
наименее развитых племён были предметны и конкретны и в лучшем случае не
шли дальше абстракций среднего уровня. Они являлись реальным (полезные
знания) или превратным (религиозные верования) отражением жизненной
практики первобытных людей. Поэтому в наше время преобладает мнение, что
первоначальным пластом религиозных верований скорее всего был тотемизм, в
котором люди в единственно возможной для них тогда форме осознавали свою
неразрывную, как бы родственную связь с непосредственным природным
окружением.